Молодой Александр - Алекс Роусон

После того как обязанности перед мертвыми были исполнены, Филипп и его люди устроили праздник. Это был способ сбросить напряжение и на время забыть о невзгодах, сопровождавших кампанию. Воодушевленный вином и победой, царь возглавил комос, пьяную процессию через скопление афинских военнопленных. Один из них, оратор Демад, упрекнул Филиппа в бесчувственности. Античные авторы приписывают ему такие слова: «О царь, когда судьба выбрала тебя на роль Агамемнона, неужели тебе не стыдно играть роль Терсита?»[605] Терсит был самым одиозным персонажем «Илиады» из всех, кто штурмовал Трою, причем он был хром на одну ногу, как и Филипп после ранения, так что оскорбление попало в цель и сумело задеть царя за живое[606]. Он сбросил гирлянду и мгновенно переменил свое поведение. Юстин, однако, фиксирует альтернативную версию, согласно которой Филипп ловко скрывал свою радость от победы, не смеясь за обедом, не позволяя устраивать игрища и отказавшись от гирлянды и ароматных притираний: «Насколько мог, он побеждал, не заставляя никого чувствовать, что был завоевателем»[607]. Эта версия кажется более вероятной, поскольку согласуется с его общим великодушием к афинянам на протяжении всего его правления. Тем не менее в какой-то момент он заговорил с Демадом, которого отправил в Афины с македонскими посланниками для начала мирных переговоров.

Город впал в отчаяние, получив известия из Херонеи. Женщины выходили на пороги домов, отчаянно выпытывая у прохожих новости о своих близких. Надежды у афинян оставались только на мужчин старше 50, освобожденных от военной службы. Плотно завернувшиеся в плащи, они шаркали по улицам, сознавая важность своей новой роли. Оскудевшее городское собрание поспешно проголосовало за ряд решительных мер подготовки к тому, что они считали неизбежным – нападению Македонии: освобождение рабов, предоставление гражданства проживающим в Афинах иностранцам (метекам), призвание в город прежних изгнанников. Один из современников позже утверждал, что вид собрания, принимающего такие акты, несомненно, взволновал бы любого зрителя и довел бы его до слез сочувствия к страданиям афинян[608]. Все мужчины были заняты срочными делами: копали рвы, возводили частокол. Все ожидали осады. Женщин и священные предметы эвакуировали в афинский порт Пирей, а ближайшим союзникам разослали просьбы о помощи. Но опасения афинян оказались напрасными. Демад по прибытии дал им понять, что Филипп желает мира.

Горожане поручили Фокиону, Демаду и Эсхину выяснить, на каких условиях может быть заключен такой мир. Они вернулись в Беотию, хотя реальные переговоры вести не могли. Филипп был снисходителен и позволил им сохранить демократическое управление. Македонский гарнизон в город не вводили, а афинский флот должен был остаться нетронутым, однако царь настаивал на роспуске Второго Афинского союза, разрешив сохранить контроль над некоторыми из островных владений. Этими решениями Филипп продемонстрировал правильное понимание источника афинской власти: лишив афинян гегемонии над Эгейским морем и тем самым уменьшив доходы, получаемые с островов, выплачивающих дань, он подрезал крылья афинского господства в Аттике. Почти наверняка они вынуждены были отозвать поселенцев из Херсонеса, по крайней мере, с тех пор об афинских колонистах там ничего не было слышно. Афины приняли условия Филиппа. Ситуация могла быть гораздо хуже, особенно если сравнить ее с тем, как поступил македонский царь с Фивами.

Филипп жестоко обошелся с вероломными союзниками, назначая цену за фиванских военнопленных и требуя выкуп даже за тела убитых фиванцев[609]. Правящая элита была отправлена в изгнание, кто-то нашел прибежище в Афинах, кто-то был обезглавлен, а на место прежней демократии пришло правительство из трех сотен промакедонски настроенных горожан. Фивы лишились главенства в Беотийском союзе, а в качестве дополнительного оскорбления Филипп разместил на Кадмее македонский гарнизон из двух тысяч воинов. Но и на этом македонский царь не остановился. Чтобы еще больше ограничить фиванское влияние, он предоставил независимость Оропу, городу на границе с Аттикой, ранее находившемуся под контролем Фив, а беотийские города Платеи, Орхомен и Феспии, ранее разрушенные Фивами, были восстановлены и вновь заселены[610]. Все они должны были служить постоянной гарантией от возвращения фиванского господства в регионе. Почему Филипп пощадил Афины, остается неясным. Возможно, он хотел взять на себя управление их значительным флотом, поскольку у него на уме было вторжение в Персию, но не исключено, что в конечном счете за его решением стояла забота о собственной репутации. Он был слишком хорошо осведомлен о яде и желчи, израсходованных такими ораторами, как Демосфен, в стремлении изобразить его чудовищем. Филипп якобы сказал: «Я пытаюсь и словами, и делами доказать, что они лжецы»[611]. Некоторые Спутники настаивали на более суровом наказании Афин, в частности на введении в город македонского гарнизона, но царь «предпочитал остаться хорошим человеком на долгие времена, а не повелителем на короткий срок»[612]. Озабоченность своим образом в истории передалась по наследству и его сыну.

В качестве еще одного знака доброй воли по отношению к афинянам царь освободил их военнопленных, хотя был разгневан, когда они попросили вернуть личное имущество, захваченное македонянами. «Не кажется ли вам, – сказал Филипп своим людям, – что афиняне думают, будто мы побили их в игре в кости?»[613] Мертвые также должны были сопровождать живых обратно на родину. С согласия Филиппа их забрали с поля боя, разделили (где возможно) на соответствующие племена и, скорее всего, кремировали. Их должно было сопровождать специальное македонское посольство, в состав которого входили Антипатр, македонский вельможа по имени Алкимах и Александр[614]. Единственное в его жизни путешествие в Афины никак не описано в античных источниках, но оно не могло не произвести впечатления на молодого человека. Все его образование основывалось на афинской культуре, этот город был родиной театра, центром философской мысли и политического ораторского искусства, перечень его знаменитых граждан – от Тесея до Фемистокла – превосходил по длине гомеровский список кораблей. Однако недавние события в Херонее делали момент для визита македонянина в Афины не слишком подходящим. Настроение в городе явно было мрачным. Государственный деятель Перикл когда-то сравнил потерю молодых граждан в битвах с годом без весны[615].

Задачей посольства было получение присяги на верность, но у Александра наверняка оставалась возможность исследовать город и удовлетворить свое прославленное любопытство. Как и у современных туристов, его маршрут, вероятно, включал обязательные для посещения достопримечательности: богато украшенную агору, заполненную лавками, досками объявлений, судами, стоями и статуями, – к прежнему собранию вскоре должны были добавить скульптурные изображения Филиппа и Александра; а учитывая интерес Александра к философии, возможно, он посетил Академию. Может быть, именно на территории вокруг гимнастического зала Александр соревновался со знаменитым бегуном Кристоном, о чем рассказывает Плутарх. По словам историка, Александр был возмущен тем, что чемпион замедлил шаг, чтобы не оскорбить его[616]. И конечно, Акрополь – венец архитектурной славы Афин. Он виден из любой части города, глаза постоянно обращаются к его крутым склонам, розовеющим в утреннем свете, Акрополь – владения богов и птиц.

В наши дни во время долгой прогулки к пропилеям – древнему входу на Акрополь – путнику не терпится увидеть, что скрывается за стенами. Туристов ждут маленький, изысканный храм Ники Аптерос, выглядывающий из-за кромки ограждения, парадная лестница, исчезающая между мраморными колоннами, расстилающийся внизу современный город, лучи Гелиоса, танцующие в бесчисленных окнах, на автомобильных капотах и асфальтированных дорогах. Колоссальная бронзовая статуя Афины Промахос (Воительницы), богини со щитом и копьем высотой около девяти метров, некогда приветствовала посетителей древнего Акрополя, хотя, к сожалению, сегодня от нее остались лишь фрагменты постамента. В Афинах именно Акрополь был центром культа богини Афины. Согласно мифу, она выиграла состязание на право покровительствовать этому городу, взяв верх над богом морей Посейдоном, и подарила жителям оливковое дерево, гораздо более полезное, чем дар Посейдона в виде источника с соленой водой. В необычной формы храме Эрехтейон хранилось ее самое священное изображение – деревянная статуя, которая, как считалось, явилась с небес; но самым величественным зданием Акрополя был Парфенон, величайший храм античной Греции. Он был полностью выстроен из белоснежного пентелийского мрамора, который со временем стал желтовато-кремовым; каменные блоки были настолько точно подогнаны, что даже лезвие ножа не могло проникнуть в стык между ними. Скульптуры и архитектурный декор были подчеркнуты яркими красками, теперь уже стертыми временем. Внутри находился