Именем Анны. Возврата не будет - Татьяна Губоний

– Со мной?!

Вот теперь Лент удивился. Савила тоже вскинула бровь.

– Савила может остаться, – пролепетала Саровская и скосила глаза на незнакомую ведьму в кресле.

– Это Роза, – сказал Лент. – Она тоже останется. Говори.

– Хорошо. Говорить должна, говорить буду, милости прошу, никогда не забуду…

По мере её скороговорки у Лента отвисала челюсть. Давненько он не слышал клановой повинной. А как только первое удивление прошло, его охватил гнев, захлестнувший горячей волной. Из руки на автомате выскочил зелёный хлыст и щёлкнул хвостом.

– Опять человека свела, ведьма?!

Хорошо, что над номером висела охранная петля, иначе этот рык услышал бы весь Ростов.

Ведьма тяжело упала на колени, продолжая бормотать, а Лент продолжал яриться: – Не на того напала! Один раз простил. Второй раз – гореть будешь!

– На костре? – послышался негромкий ироничный вопрос со стороны кресла.

– Почему на костре? – удивление сделало его синим, хлыст тут-же пропал, и Лент обернулся к Розе.

Охладив таким простым вопросом ведьмацкую ярость, та глядела на него с полу-улыбкой: – Может, сначала зададим Тамаре Александровне несколько вопросов?

Бормотание тут же прекратилось, видимо, кающаяся ведьма удивилась такому раскладу не меньше остальных. Эта незнакомка, что же, самому мастеру указ?

Напряжение момента тоже куда-то подевалось, видимо вместе с хлыстом, и дальнейшие действия больше напоминали возню. Сначала Саровская кряхтя поднималась с пола, потом Лент подвигал к ней стул и предлагал на выбор напитки. В итоге, через несколько минут, она держала в руках такую же бутылку колы, как у него, и рассказывала свою историю.

Вопрос, с которым она просилась к Савиле, а через ту, как оказалось, к Ленту, действительно касался жизни и смерти. Жизни ребёнка и смерти его отца. Правда давно, много-много лет тому назад.

– Дай угадаю, лет двадцать пять тому назад? – переспросил Лент.

– Двадцать четыре.

Лент кивнул. Догадался он сразу, в его жизни часто так случалось, что ухватившись за непонятную ниточку, он распутывал целый клубок, иногда больше похожий на снежный ком или лавину, которая сходила на него сама и в одночасье, но Розе и Савиле следовало объяснить. Он прочистил горло и произнёс как можно более отчётливо:

– Анна лесничему не родная. Здесь неподалёку, в селе Великом практикует травница по имени Зинаида. Держит частное бюро опеки, если можно так сказать. Раздаёт нежеланных ребятишек достойным родителям. Я правильно понял, Анастасия, что Анна попала в Ростов через тебя?

Саровская кивнула, но подхватывать рассказ не торопилась. Что ж, в таких ситуациях можно и подтолкнуть.

– От неё отказалась мать?

– Нет, Лаврентий Петрович. Перед матерью я виновата.

Она замолчала, но на это раз Лент предпочёл дать её время собраться с мыслями в тишине.

– Сильно виновата... – выдохнула она, решившись. – Пришёл ко мне однажды человек. Жена, говорит, рожает. Сделай, мол, ведьма, так, чтобы жена – как новая, а ребенок – мертворождённый. Не просто так пришёл, по серьёзным каналам, с рекомендациями. Мне сразу сказали, не сделаешь – пристрелит.

На этих словах она театрально округлила глаза и замолчала, будто ожидая реакции публики. Лент только плечами пожал:

– А то у ведьмы нет на бандитов управы?!

– Есть, Лаврентий Петрович, – согласилась та охотно и даже злорадно, но тут же и сникла. – Но если такого заморочить, то он от меня выйдет и к акушерке пойдёт. Ни к одной, так к другой. Рано или поздно найдёт, – она запнулась, подбирая слово, – взаимопонимание.

– Понял.

– Ребёнка я заговорила, чтобы не кричал, не дышал, и чтобы сердце почти не билось. Записали мёртвым. Матери память стёрла подчистую, будто она и беременной не была. Так было заказано. Да вот только я и от себя кое-что добавила. Всю её привязанность к мужу начисто отрезала. Знаю, что она от него ушла, как только выписалась. А ребёнка я к Зинаиде отвезла.

Сказанное хорошо вписывалось в ту картинку, которую сложил для себя Лент. Вот так и появился в руках у Зинаиды непростой ребёнок под спецзаказ. Оставалось уточнить мелочи: – В Питере было?

– Нет, в Москве.

– А Зинаиду откуда знаешь?

– Посоветовали. Сказали: не простой человек. Уж больно хотелось девочку в хорошие руки пристроить. Такая светленькая, сильная, в маму. Простить себе не могу, что память той стёрла… Искала её потом. Не нашла. Говорили, уехала заграницу. Оказалось, у неё гражданство было не российское. А бандита того я свела, Лаврентий Петрович. Милости прошу, никогда не забуду…

– Перестань. Столько лет не винилась, а тут решила. Почему?

– Так Татьяна приехала, рассказала, кто к ней в гости-то пожаловал и какие вопросы задаёт. Чем она расскажет, так лучше я сама к вам с повинной головой.

– И то правда, – Лент усмехнулся бесхитростному подходу матёрой ведьмы. Она говорила как есть – не по совести, а из страха. Тоже неплохо, значит, его репутация в клане всё ещё на высоте. – Ладно, мать ребёнка ты упустила. Отца со свету сжила. А имена-то их помнишь?

В теории светлую мать можно было попытаться разыскать. Стоило ли это делать, Лент пока не решил. Поиск мог оказаться неоправданно энергозатратным.

– Как не помнить, разве такое забудешь? Кличка – Снег. Борис Снежинский. Жена – Снежинская Мина.

Мина. Горло, как старинный камин, перекрыло доступ кислороду в лёгкие тяжёлой заслонкой. Не бывает таких совпадений. Не с Лаврентием Скорзом. Окружающий мир поплыл, под ногами зазеленела трава Гайд-Парка. На плечо легла голова Мины. Он почувствовал запах её волос. Американская танцовщица, рождённая чёрной в день смерти его жены. Женщина, которой он готов был простить всё. Она рассказывала ему тогда о своей жизни. О том, как попробовала на себе прелести российского олигархического брака. О том, как бесславно тот закончился: отчуждением дарёного замка. И ни слова о ребёнке. Конечно, ведь она о нём забыла! О ней. О светлой девочке, которую назвали Анной и вырастили в семье лешего в российской глубинке. Где её нашёл Лент. Если это не бумеранг, то что тогда?

Он не заметил когда оказался заключённым в объятия Савилы. «Тише-тише». Она гладила его по голове. Наверное, он плакал. Где-то внутри. От несправедливости, доставшейся на долю Мины, от счастья, доставшегося ему, а под голубой ледяной оболочкой бушевало зелёное пламя. Опомнился он от щекотки – рыжие волосы ведьмы лезли в нос и в глаза.

– Она чёрная? – спросил он у Савилы, отстраняясь. Та покачала головой: – Не знаю, Лент. Тёмные не заводят детей от простых людей. Я всё чаще думаю, что чёрные ближе к светлым, чем к нам.

Он оправил рубашку и прошёлся пальцами по пуговицам:

– Она чёрная, и знает об этом.