Браки в Филиппсбурге - Мартин Вальзер

К Вере он ходил уже больше года. Ни одна его прежняя связь не продолжалась так долго. Дамы, замечая, что он неохотно расстается с ними, становились требовательными, мнили, что в них нуждаются, и пользовались этим: поощряли регулярность визитов, умели ловко ввернуть словцо о своих разнообразных нуждах, что стоило больше денег, чем Альвин собирался тратить на эту сферу своей жизни. Но главное, возлюбленные начинали принимать Альвина запросто, без всяких церемоний, как и жене бы в голову не пришло; романтику, присущую прежде его визитам, душило все более домашнее, все более бесцеремонное поведение дам, не стеснявшихся фартуков, точно определенных часов свиданий, посуды в цветочек и вязанья при нем.

Безошибочная примета служила Альвину сигналом к отступлению, к окончательному разрыву: просьба помочь помыть посуду после кофе. Этой просьбе предшествовали более или менее замаскированные вопросы о его жене, о его браке, останется ли он навсегда с Ильзой… тут он сразу понимал, что наверняка в следующий раз или через раз его попросят помочь помыть посуду, посидеть по-домашнему, остаться на воскресенье… Но Альвин был начеку, не давал себя поймать. Вовремя убраться, вот, по его мнению, основная заповедь, которой должен следовать муж в отношениях с возлюбленными. И все же он так вот долго бегал к Вере. Все дело в самой Вере. Она отличалась от других. Ни единого раза она не заговорила о женитьбе, ни единого раза не попросила помочь помыть посуду и ни единого раза не попросила остаться на конец недели. Она всегда повторяла, что недостойна его, что в жизни не осмелилась бы стать его женой, что для нее великое счастье принимать его у себя. Она была билетершей в кино, тем и зарабатывала себе средства к жизни и никогда ни о чем Альвина не попросила, она даже стеснялась принимать подарки. Ну, если она не связывала его никакими обязательствами, а считала, что он ее осчастливил, он не видел причин порывать с ней. К браку Альвина Вера относилась с тем уважением, какого Альвин привык требовать от своих возлюбленных. Только себе самому в недолгие секунды полного слияния позволял он забывать жену и свой брак или отрекаться от них. Но в разговорах за кофе и коньяком, перед тем как лечь в постель, не должно было звучать ничего оскорбительного для его брака, это он всегда заранее оговаривал, поступая так ради Ильзы и собственной совести. О да, адвокат Альвин не легкомысленный человек, так легко он не терял голову и гордился тем, что жену его уважают даже в самой потаенной каморке, и он даже здесь на свой лад сохраняет ей верность. Если б он мог рассказать обо всем этом Ильзе! Она и не подозревает, какой у нее Муж! А если вспомнить, как другие предают своих жен, случается, что и в объятиях проституток! Для него проститутки вообще не существовали. Нет, он Ильзу так не оскорбит. И себя тоже. Не хватало еще деньги платить за то, что в другом месте он даром получит! Имелись и другие причины, почему он был против проституток, гигиенические, и прежде всего психические, да, да, ведь продажные женщины не выказывали ему ни обожания, ни преданности, каких он требовал от возлюбленных. Он столкнулся с этим еще в студенческие годы. И тогда же понял, что, будучи слишком впечатлительным, не выносит грубую деловитость уличных девиц. Вдобавок, их мог получить каждый встречный, а у возлюбленной Альвин льстил себя надеждой, что он победитель, выбивший из седла соперника, или, на худой конец, мужчина, переплюнувший своих предшественников. Каждую женщину, которую он покорял, он выспрашивал о своих предшественниках, желая получить подтверждение, что намного их превосходит. Если он такого подтверждения не получал, то очень быстро ставил на этой связи точку. Он терпеть не мог быть одним из многих. Общественность еще не знает, но вскорости узнает, когда ныне тридцатипятилетний адвокат после следующих выборов займет свое место в ландтаге, а позже, быть может, и в бундестаге, тогда общественность осознает, что адвокат Александр Альвин — человек необыкновенный, что называется, сильный человек, человек-повелитель, но его возлюбленные должны знать это уже сейчас и утверждать его в этом и за это любить его и восхищаться им. А не уяснила себе этого очередная возлюбленная, пожалуйста, ее дело, он ей ничем помочь не может, но ему и смысла нет еще хоть раз ее видеть. Изнывать от любви, благодарю покорно, только не он, не адвокат Альвин! Он привык побеждать. Жизнеспособность — вот его кодовое слово, с его помощью он станет делать политику, создавать новый стиль политической карьеры. Пусть другие будут умными или изобретательными, изощренными или осторожными, он — жизнеспособный, этого у него никто не отнимет, и благодаря своей жизнеспособности он пробьет себе дорогу.

Тут он внезапно громко произнес, так, словно все время только одна эта мысль и занимала его:

— Ильза, ты лучше всех!

По спине у него побежали мурашки, до самого низа, где давление его веса на кожу создавало барьер бегущим мурашкам.

— Большое спасибо, — ответила Ильза.

И улыбнулась ему.

— Ты такая разумница. Умеешь ждать.

— Но кажется, нам все-таки пора уже завести детей, — сказала Ильза, — двоих, одного за другим, тогда все проблемы решаются разом, дети растут вместе, друг друга воспитывают, а мы экономим кучу денег.

— Да, я тоже так думаю, пора, — сказал Альвин и ощутил гордость при мысли, что Ильза — единственная женщина, которая родит от него ребенка. От возлюбленных он требовал внимательно следить, чтобы ничего не случилось.

По машине барабанил дождь, Альвин же был счастлив, он везет Ильзу, хоть на улице проливной дождь, в сухой и теплой машине на большой светский прием. Когда им приходилось ждать на перекрестке зеленый свет, он упивался взглядами пешеходов, заглядывавших, вытянув шеи, в машину. Он чуть ли не торжествовал, видя, с какой резвостью поспешают они под дождем и не могут спастись от его струй, он представлял себе, какими же безобразными будут эти женщины, когда, мокрые до нитки, доберутся до дома, сохраняя в одежде и волосах муторный запах дождя и еще более неприятные испарения материи и разогретых спешкой тел, ибо ничто с такой силой не вызывает к жизни запахи, дремлющие в материи, телах и улицах, как дождь. Но в машине тепло и сухо, жена сидит рядом, волосы ее искусно уложены гладкой, отливающей золотом шапочкой, повторяющей нежный овал ее маленькой птичьей головки, а на затылке из волос возникает второй, меньший, но тоже повторяющий форму ее головы овал, этакий небольшой узел, намеренно уложенный низко, чтобы казалось, будто она держит голову очень прямо и высоко подняв, и одновременно чтобы придать ее длинноватой и чуть, пожалуй, тощей шее оптическую точку опоры, отвлекающую на себя внимание. Разве не сидит она рядом с ним так, словно пьет чай в салоне! И разве не создает прекрасного настроения уже один этот факт, что можно мчать свою жену сквозь мерзкий зимний дождь, видя, как на улицах прохожие ежатся под зонтами, втягивают головы в воротники, так что мужчин едва отличишь от женщин! Надо думать, пешеходы восхищаются им, ведь на нем смокинг и рядом с ним женщина, форма головы и узкое белое лицо которой выдают ее благородное происхождение, а жемчуга — тремя плотными витками они охватывают тонкую шею — служат доказательством его начавшегося успеха, его вполне благополучно налаженной жизни, защищенной от грязи, катастроф и несчастий; для защиты его жизни сделано все, что в человеческих силах, поторопился мысленно добавить Альвин, не желая зазнаваться и забираться на пирамиду своей неомраченной гордости слишком высоко, а всего лишь на ту высоту, что ему дозволена; только бы не вызвать зависти или неудовольствия каких-либо сил, черт его знает, может, Бог все-таки есть, тогда ему наверняка не очень-то придется по вкусу, если тут, на земле, кто-то слишком уж уверует в свои силы; это может обозлить потенциального Бога, и он покажет жалкому человечишке на земле, в чьих руках на деле все сущие силы; и вообще, лучше не слишком-то давать себе волю — есть Бог, значит, так и быть должно, а нет его, так и это не беда.