Мои пригорки, ручейки. Воспоминания актрисы - Валентина Талызина

А фильм «Иванов катер» лёг на полку и пролежал ровно пятнадцать лет, с 1972 по 1987 год. В перестройку про картину вспомнили, и актёров вызвали на озвучивание.

Мы снова встретились с Юрой Орловым как старые друзья. Влюблённость растаяла словно дым, но всё равно было радостно повидаться. Пошли с ним в ресторан ВТО отметить встречу. Выпили шампанского. Тогда я не знала, что Юре нельзя было пить категорически. Находились люди, которые ему наливали, а он не мог отказаться.

Через четыре дня, когда закончилось озвучивание, Юре вручили авиабилет в Киев, и директор картины лично проводил его в аэропорт. А через несколько дней позвонила Юрина мама и сообщила, что он пропал.

Мы были в шоке: как же так? Куда он мог деться из аэропорта? Заболел? Попал в историю? Мысли были самые страшные. Мы обзвонили все отделения милиции и даже морги, но Юры нигде не было. Он нашёлся в психиатрической больнице имени Кащенко.

Я звонила его несчастной маме и упрекала её в том, что она нас не предупредила, что Юре совсем нельзя пить. Сегодня мне стыдно за мои резкие, какие-то безжалостные слова. Эта несчастная женщина рассказала мне об ужасной болезни Юры, диких припадках. На этой почве он лишился всего: потерял работу в театре, его оставила жена. И только мама продолжала нести свой крест. Они жили вдвоём в Умани, на Украине.

Начало девяностых – тяжёлое время. Кинематограф умирал, театры пустовали. Актёры выживали кто как мог. Хватались за любую работу, уходили из профессии, уезжали из страны. Когда меня пригласили в Киев озвучивать Ларису Гузееву в каком-то фильме, я согласилась, хотя зарекалась дарить ещё кому-то свой голос. Одновременно я снималась в картине «Яма».

Естественно, я подумала о Юре Орлове. Умань от Киева не так уж далеко, и мои мысли невольно возвращались к старому другу. Если нам, московским артистам, так трудно сводить концы с концами, то каково ему, больному, без работы? Мне удалось договориться, что Юру снимут в массовке: какие-никакие, а деньги и ощущение, что его не забыли, что он нужен. Для актёра очень важно знать, что он востребован.

Я созвонилась с его мамой, и она обещала прислать его к нам. Юра приехал, отснялся в массовке. На автобус по моей просьбе (я не могла его проводить – озвучивала Гузееву) его посадил администратор. Потом он мне признался: «Валя, прости, но твой Орлов немного странный!» – «Все мы со странностями!» – отшутилась я.

Юра писал мне письма. Просил приехать, навестить. Но я не представляла, как это осуществить. Выйти на полустанке, где-то искать ночлег?

Но зимой 2004 года мы опять встретились. Мне позвонила режиссёр Татьяна Скабард и предложила снять обо мне документальный фильм в проекте «Острова». Когда я спросила, почему она выбрала меня для своего проекта, Таня сказала: «Вы настоящая!»

Я поставила два условия: во-первых, мы поедем на Украину, к Юре, а во-вторых, ни слова про «Иронию судьбы» и «Каникулы в Простоквашино». Таня согласилась.

И мы со съёмочной группой поехали к Юре Орлову в психиатрическую больницу. Я привезла фрукты и два баула тёплых вещей, которые собрали мои друзья-художники, чтобы Юра мог гулять на улице. Он обрадовался, выбрал что-то себе, остальное раздал. Человек пятнадцать оделись с головы до пят.

Потом я ему послала телевизор, отправила кассету с фильмом. Больше у нас не было встреч. Он мне звонил, сейчас у него рецидивов нет. Он очень хочет быть в Москве. Но его могут отпустить только с медсестрой, а это уже из области фантастики. И по-моему, Юра уже понял, что он оттуда не выйдет. Теперь он стал мрачнее, тяжелее.

Режиссёр и автор сценария Татьяна Скабард делала фильм очень деликатно, но когда она стала монтировать, задала мне вопрос: «Валя, камеры нет, но я хочу вас спросить. Я должна монтировать, мне надо расставить какие-то акценты. Вы любили Юру?» И я сказала: «Конечно, я была в него безумно влюблена, конечно, я страдала».

Самое интересное, что однажды на Киевской студии ко мне подошёл какой-то небольшого роста чёрный, но такой русский человек и сказал: «Я знаю, вы с моим сыном снимались!» – «А вы кто?» Он был странный, даже можно сказать немножко сумасшедший. «Юрий Петрович Орлов – мой сын». А мама Юры, высокая, очень красивая женщина, была врачом. Она родила двух сыновей и разошлась со своим странным мужем.

…Жизнь моя поразительно богата на встречи. Вроде бы ставишь точку, а получается многоточие. Так произошло с папой. Я ведь не думала его когда-нибудь увидеть. И Юра Орлов дал о себе знать. И мой художник Лёня Непомнящий тоже возник из своего мексиканского небытия.

Мой бывший муж прожил со своей второй женой в Мексике не меньше десяти лет. По слухам, там он входил в сотню лучших художников страны. В 2007 году Лёня вернулся в Москву. Ксюше он до 18 лет платил алименты, а потом перестал помогать, хотя в Мексике был востребован и, наверное, имел возможности поддержать дочь. Тем не менее с Ксюшей у них великолепные отношения. Она к нему кинулась, а он сказал: «Ты талантливее, чем твоя мать!» Ну и хорошо, я ничего не имею против.

Но в Москве у Лёни не складывалось. Однажды пришла Ксюша и сказала: «Мама, ты не можешь ему сделать каких-нибудь клиентов, чтобы рисовать портреты?» Я ответила: «Ну, кого я буду спрашивать? Я это не умею и не хочу. Хочешь – сама делай!» – «Может, он твой портрет напишет?» И тут я вспомнила его слова, которые меня тогда так обидели: «Ты живёшь со мной ради денег», и уточнила: «Так что, денег нет совсем у него?» Ксюша ответила: «Да, очень плохо». В общем, у Лёни были отрезаны все пути и отрублены все знакомства.

Ксюша предложила, чтобы Лёня написал мой портрет по фотографии. За две тысячи долларов. Деньги у меня как раз были: я только что закончила работу в одной картине. Поэтому я согласилась помочь бывшему мужу в трудный момент.

Тут же он мне звонит – не прошло и десяти минут – и говорит: «Валь, хорошо бы получить аванс!» Я ответила: «Ну, приезжай за авансом».

Лёня забежал. Порядком постарел. Потрепала его жизнь. Я вынесла этот аванс и сказала: «Знаешь, то, что ты пишешь мой портрет за деньги, меня не очень удивляет, хотя мы с тобой когда-то были мужем и женой. А ты можешь написать мне портрет нашей общей внучки бесплатно?» – «Да, конечно, сделаю». До сих пор пишет.

Он быстро написал портрет с моей фотографии и заявил: «Ты мне ещё должна 9 тысяч рублей за раму». Я согласилась. А потом приехал мой знакомый Сашка Новоженин, который работал в реквизиторском цехе нашего театра, мы дружили с ним всю жизнь, он знал меня как облупленную. Он был провинциальный актёр, умница, очень начитанный человек, имеющий потрясающую библиотеку. Он посмотрел на этот портрет и сказал: «Валь, это не ты!» Мы с Сашей посмеялись от души над портретом, который я окрестила «Неизвестная в голубом».

Потом Лёню раскопали телевизионщики. Показали его мастерскую, мольберты, картины, жену. Спрашивали, естественно, про меня. И Лёня сделал мне «комплимент»: «Да, она хорошая артистка, но всё-таки жлобиха!» Мы встретились с ним, когда моя внучка Настя танцевала Дюймовочку, и я не выдержала: «Лёня, ты что, с ума сошёл? Это из-за меня показывали тебя, твою мастерскую, твою жену!» Он ответил: «Да ладно, старуха. Всё нормально».