Женщина перемен - Алла Холод

— А почему же ты его не читаешь? О чем ты думаешь?

Он взял в свои руки небольшой томик.

— «Терпеливый снайпер», — прочел он название на обложке. — Детектив? О чем это?

— О художниках, которые рисуют граффити, — ответила я.

Максим как-то странно смотрел на меня — в его глазах было сожаление, может быть, даже жалость. Но ни капли просьбы. Если он что-то и заподозрил, то не собирался ни о чем меня умолять. А что собирался? Максим смотрел на меня, слегка щурясь, в своей обычной манере поглаживая себя по волосам. Сейчас он был очень похож на того давнишнего Максима, моего горячо любимого мужа из прошлой жизни. Да он, в общем-то, не особенно изменился: те же волосы, те же внимательные глаза. Может быть, морщинки появились, может быть, овал лица стал более взрослый, резкий. Но запах остался прежним. Таким же, какой был у него, когда мы купались ночью голыми в Черном море, захлебываясь от любви и восторга, а потом лежали на подстилке, ерзая на ялтинской гальке, крепко обнявшись и шепча друг другу клятвенные обещания.

Смогу ли я рассказать ему о том, что со мной произошло? Какими словами? И что говорить? Максим, я изменила тебе, я люблю другого мужчину? Чушь. Я не знаю, люблю ли я Илью. У меня совсем не было времени, чтобы понять это. Пока что я понимаю только одно: жизнь еще возможна. Я не умерла. Я женщина с живыми желаниями и эмоциями. Я могу любить. Но пока только нащупываю эту возможность. Пока это лишь робкая попытка пробиться к свету, к жизни, широко открыть глаза и не ослепнуть. Я еще только прозреваю, только начинаю заново ощущать и чувствовать. Только пытаюсь собрать заново свою жизнь. Будет ли в ней место Максиму? Могу ли я знать это сейчас? И вдруг меня пронзила одна мысль: а вдруг именно сейчас, чтобы создать себя заново, мне отчаянно нужен другой мужчина? Максим был свидетелем моих мучений и бесплодных попыток вернуться в мир живых людей. Может быть, его присутствие на каком-то глубинном подсознательном уровне ассоциируется у меня с поражением, страданием, с болью? Может быть, стремясь всей душой помочь, он на самом деле мешает мне? И в этом нет ни его, ни моей вины.

Я попробовала встряхнуться. Надо жить, как живется. Радоваться новым ощущениям и не торопить события.

— Не пытайся ускользнуть от меня, — неожиданно подал голос мой муж, и я заметила на его лице улыбку, значение которой предпочла бы не раскрывать. В ней было что-то зловещее. Как будто он прочитал мои мысли, все понял и теперь, после стольких лет борьбы, увидел, что я иду к финишу без него, что я в нем больше не нуждаюсь. Мне стало стыдно.

— Что ты имеешь в виду? — невинно пожав плечами, спросила я. — Я никуда не ускользаю, я здесь. Как всегда. И никуда не делась.

— Не знаю, Люба, не знаю, — ответил Максим, — но если ты куда-то и делась, я тебя найду. Ты это знай, моя милая. Я тебя найду, даже если ты будешь по ту сторону жизни. Даже если ты будешь в космосе. Тебе от меня не уйти.

Я вскочила с дивана. Максим не стал меня удерживать, отпустил руки, но от его слов мурашки побежали у меня по спине. Его слова были словами любящего человека, но вместе с тем звучали пугающе. До дрожи пугающе.

На следующий день я проснулась от телефонного звонка. На дисплее высветилось «мама». О боже, только половина девятого! Неужели что-то случилось? Обычно она не звонит мне так рано. Я подскочила на кровати, Максима уже не было, и приготовилась к разговору.

— Что такое, мамуля? Почему спозаранку?

Повисла пауза.

— Дочь, ты забыла, что сегодня твой день рождения? — прозвучал в трубке изумленный голос мамы.

О боже, я действительно забыла про свой день рождения! Хотя нет, неправильно. Не про день рождения я забыла, я просто давно не обращала внимания, какое сегодня число. Дни неслись сами собой, и я не очень следила за их мельканием. Десятое, пятнадцатое, двадцатое… Я просто не заметила, как добралась до 21 января. Я прислушалась: в квартире было тихо, из-за закрытой двери не слышалось ни звука. Значит, Максим ушел на работу, не разбудив меня и не поздравив. Первый раз за все время нашего знакомства. Надо признаться, чувство, кольнувшее меня, было весьма болезненным. Но лишь на мгновение, вслед за которым я испытала облегчение. Так даже лучше.

Я поговорила с мамой, потом с отцом, выслушала их пожелания и пообещала заехать к ним на обед. Потом встала с кровати и поплелась на кухню. Я не ошиблась: в доме было пусто, Максим ушел. Послонявшись немного по квартире, я решила сделать себе кофе и завтрак — и замерла на пороге кухни. На столе красовался огромный пышный букет белых роз, именно таких, какие я больше всего люблю. Горький спазм, вызванный острой обидой, мгновенно улетучился. Розы были прелестны. Рядом с букетом, как и положено, была поздравительная открытка. Коробочку я заметила не сразу, она лежала рядом с яркой открыткой и почти сливалась с ней цветом. Я взяла в руки бархатистый футляр для ювелирных украшений, пытаясь угадать, чем решил поразить меня Максим. Судя по форме футляра, это браслет. Открывать или нет? Пока я раздумывала, пальцы приподняли крышку, и я замерла в оцепенении, не в силах вздохнуть. На черной шелковой подложке покоилось изделие из платины: на плоской цепочке держалась головка птицы с распростертыми крыльями, нижний контур которых был украшен мелкими, но ослепительно яркими и чистыми рубинами. Еще один рубин сиял в глазу птицы, от которого совершенно невозможно было отвести взгляд. Изделие поражало совершенством формы и изяществом исполнения деталей. Рука гениального ювелира прорисовала мельчайшие изгибы и перышки каждого крыла. Каждый камешек стоял строго на своем месте. При близком рассмотрении казалось, будто рубины служат птице украшением, но стоило взглянуть на колье с небольшого расстояния, как становилось понятно, что красные камни — это огонь, пылающий на птичьих крыльях. Я опустилась на стул и долго разглядывала украшение, вертя его в руках то так, то этак. Потом надела его на шею и, прижимая к себе, будто защищая от невидимого посягательства, побежала к зеркалу. Колье было восхитительно. Драгоценная птица со склоненной головкой казалась одновременно гордой и очень уязвимой, и чем дольше я смотрела на очаровавшее меня украшение, тем больше мне казалось, что на ее крыльях не огонь, а кровь. Никогда еще ювелирное украшение не производило на меня такого сильного впечатления. Это была не побрякушка, это было произведение искусства. Невольно у меня возникло воспоминание о русалочке, которую Сема Панюков подарил Ларисе на годовщину свадьбы. Не нужно было быть крупным специалистом, чтобы понять, что эти изделия вышли из рук одного мастера. Значит, Максим не забыл, как тогда в Таиланде я допытывалась у Семена, где он взял это произведение и кто его автор, и как он, Максим, пообещал сделать мне подарок, который затмит покорившую меня русалочку. И Максим не забыл. Максим искал. Максим думает обо мне. Максим любит меня.

Текст на поздравительной открытке был таким: «Надеюсь, что подарок тебе понравился. Жду в «Старом городе» в 20.00.»

Я бросила открытку на стол и побежала в душ, где, наслаждаясь тугими струями слегка теплой воды, размышляла, в пользу чего мне сделать выбор. Моя чудесная птичка прекрасно смотрелась бы и с тончайшим черным кардиганом от «Мессони», и с кашемировым джемпером от Сони Рикель, который я в прошлом году купила в Галерее Лафайет, но так ни разу и не надела. Я завтракала, глядя на новое украшение, потом взяла футляр и перебралась в спальню, где долго и мучительно принимала решение, примеряя разные наряды. В итоге я сделала выбор в пользу черного кашемира и легкой темной юбки, которая будет идеально сочетаться с высокими черными сапогами.