Дочь Сталина - Розмари Салливан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Третьего апреля, за день до официального объявления, доктора Рапопорта вызвали из камеры и пригласили подписать бумаги о его освобождении. Он долго ждал в маленьком боксе, пока конфискованные у него вещи перепишут с бюрократической медлительностью, а затем вернут ему. Те же самые офицеры, которые приходили его арестовывать, повезли его домой. В три часа ночи машина остановилась у его дома на Новопесчаной улице. Это путешествие Рапопорт описывал так:
Трудно передать, что я чувствовал во время этой поездки по ночной Москве, которую десятилетиями оплетали леденящими кровь легендами, когда я возвращался домой из загробного мира, из мира, полного ужасающих тайн… Я радостно сознавал, что меня везут именно домой, а не переводят в другую тюрьму, что я могу остановить машину и выйти….
В квартире Рапопорта на третьем этаже его пес Топси узнал шаги хозяина, как только он вошел в подъезд. Пес начал лаять. Рапопорт описал это с оттенком сухой иронии: «Мой пес был первым, кто объявил всему миру, что с «Делом врачей» покончено». Когда Рапопорт вошел в квартиру, изумленная жена бросилась ему на шею и спросила, знает ли он, что Сталин умер. Ему об этом ничего не говорили. Только тогда Рапопорт понял, почему его освободили.
Советской прокураторе потребовалось много времени, чтобы освободить всех заключенных ГУЛАГа. На каждого из них, в том числе и на умерших, должно было быть оформлено «свидетельство о реабилитации». Проходя эту процедуру люди сталкивались с постоянными задержками. Официальные лица не слишком-то хотели признавать, что заключенные были арестованы по сфабрикованным свидетельствам или что они сами участвовали в фальсификации показаний.
По словам Светланы, Хрущев помогал разыскивать в тюрьмах ее тетушек, которые в 1948 году были приговорены к десяти годам одиночного заключения. Создавалось ощущение, что никто не знал, где они находились. После мартовской амнистии и Анна, и Женя провели еще больше года в тюрьме. Как и другие семьи, Аллилуевы ждали, терзаясь, без всяких гарантий, что их родные еще живы. Многие люди были арестованы «без права переписки», и это зачастую означало, что они расстреляны.
Анна вернулась домой весной 1954 года. Ее сын Владимир рассказывал, что однажды в их квартире раздался телефонный звонок. Им сообщили, что их мать скоро вернется. Племянница Анны Кира, которую уже освободили из тюрьмы, поехала ее встречать. Одетая, как и все заключенные, в нищенскую одежду в заплатах, Анна выглядела на много лет старше и казалась немного безумной. Когда Кира привезла ее в квартиру, где их ждали родственники, в том числе и Светлана, Анна не узнала своего младшего сына. Молодой человек, который встал, чтобы поцеловать ее в щеку, ничем не напоминал двенадцатилетнего мальчика, который остался у нее в памяти. Когда Анна спросила, где ее мать, ей сказали, что Ольга умерла в 1951 году, стоически перенося все несчастья, которые обрушились на ее семью.
В памяти Светланы возвращение тети Ани домой навсегда осталось болезненным: «После освобождения из тюрьмы тетя Аня была очень больна, она даже не узнавала своих детей и других родных. Она просто сидела на месте, а глаза у нее были чужими. Они были словно в тумане». Кира вспоминала: «У нее были галлюцинации, она слышала голоса, которые разговаривали с ней и много говорила сама с собой».
Как и многие другие узники ГУЛАГа, Анна редко рассказывала о своих годах в одиночной тюрьме. Хотя она знала людей, которые дали на нее показания — в их числе были и Женя, и Кира, — она говорила, что все понимает: «Сталин арестовал меня по вашим показаниям, но это была не ваша вина, это я во всем виновата». Что она подразумевала этими словами, непонятно. Сын Жени Сергей говорил: «Моя тетя, Анна Сергеевна, простила Сталина». Но с одной оговоркой. Она не держала на него зла «во имя детей (Сталина), Светланы и Василия, которых очень любила». Но поведение Анны вовсе не было необычным. Очень многие, даже те, кто прошел через ГУЛАГ, продолжали настаивать, что Сталин ничего не знал. Просто у него были дурные советники.
Смерть Анны десять лет спустя стала настоящей трагедией. В 1964 году ее положили в больницу, в психиатрическое отделение. Светлана с горечью вспоминала:
После шести лет тюрьмы она стала бояться закрытых дверей. В конце концов, она оказалась в больнице, очень возбужденная, все время разговаривающая сама с собой. По ночам она бродила по коридорам, бубня себе под нос. Однажды ночью глупая сиделка решила, что Анна не должна разгуливать по ночам и заперла ее в палате, хотя персоналу было известно, что тетя не выносит закрытых дверей. Утром Анну нашли мертвой.
Женя Аллилуева вернулась домой летом 1954 года. В один прекрасный день она вошла в свою квартиру в Доме на набережной, и, по словам ее сына Александра, ее первыми словами были: «Я знала! Я всегда знала, что Сталин освободит меня!» Его брат Сергей сухо ответил: «Он не освободил тебя, он умер». Светлана старалась успокоить тетю, которая никак не могла перестать плакать.
Александр так вспоминал первый день, который его мать провела на свободе:
Когда моя мать вернулась, она не могла говорить: все мышцы у нее во рту ослабели после долгого пребывания в одиночке, где разговаривать было не с кем. Но постепенно эта способность вернулась к ней.
Вскоре после освобождения Женя попросила Светлану отвезти ее на кунцевскую дачу. «Я хочу посмотреть, что там осталось», — сказала Женя. Светлана так запомнила этот визит:
Комната была пуста; они забрали все, что принадлежало [моему отцу], в том числе и мебель. Назад привезли вещи, которые никогда не принадлежали ему. На видном месте стояла белая посмертная маска. Жене было уже за пятьдесят, и после тюрьмы она ослабела. Она стояла, схватив меня за руку, и плакала, плакала, плакала. «Все болит. Все, — сказала она. — Лучшие дни нашей жизни прошли. У нас остались от них хорошие воспоминания. Их мы сохраним, а все остальное надо простить».
Тетя Аня и Женя были приговорены к десяти годам одиночного заключения, в то время как Кира Аллилуева, дочь Жени, получила только пять лет ссылки, которую провела в городе Шуя, в трехстах километрах к северо-востоку от Москвы. Она всегда говорила, что там ей жилось неплохо:
Первые три года ссылки я работала в местном театре, потом — с умственно отсталыми детьми, а я люблю детей! На сцене у меня было много ролей, где надо было танцевать и петь, в музыкальных комедиях и водевилях. Это очень помогало — было не тяжело. Вокруг меня была творческая атмосфера, хотя я очень скучала по родным. Но вокруг всегда были люди, которые принимали меня… которые не считали меня «ссыльной».
Их обо мне предупреждали, но они все равно стали мне хорошими друзьями.
Кира отбыла свой срок в январе 1953 года, незадолго до смерти Сталина. Когда она вернулась в Москву с «подпорченным» паспортом (в нем была отметка о тюремном заключении), ее братья занимали две комнаты в их шестикомнатной квартире. В остальных комнатах жили женщины, служащие в МГБ. Кира решила, что лучше поселиться где-нибудь в другом месте. Позже Женя потратила несколько лет, пытаясь получить свою квартиру обратно.