Александр Дюма - Анри Труайя

Единственным утешением оставалась политика. Чтобы оправдать свою поездку в Вандею, Александр, по-прежнему красуясь в парадном мундире, кое-как сколотил маленький отряд Национальной гвардии: десяток одуревших дядек, которых жандарм обучал, скрываясь от любопытных, – опасался, как бы его не подняли на смех. Жалкий результат для явившегося из Парижа посланца, намеревавшегося вербовать республиканских патриотов! Александру не терпелось уехать, а Мелани с каждым днем становилась все более неуравновешенной, беспокойной и резкой. 18 сентября у нее случился выкидыш. Неимоверное облегчение для несостоявшегося отца, который, разумеется, делал вид, будто безмерно удручен потерей «цветочка Антони». Не переставая утешать любовницу, он тревожно ждал письма от Массона, которое должно было дать ему предлог для поспешного отъезда. Но вот наконец и грозное послание: автора «Антони» срочно вызывают в театр, его присутствие необходимо! Ах, ему, конечно, очень жаль, но долг писателя призывает его к изголовью другого Антони! Ах, эти тяжкие обязанности литератора! Он клянется Мелани в том, что отныне их отношениям ничто не угрожает: встреча с Белль нужна лишь для того, чтобы объявить ей, что их роман закончился; что же касается Мари Дорваль, она всегда была для него только актрисой, чье самолюбие он благоразумно предпочитает щадить.

Распрощавшись с Мелани под аккомпанемент рыданий и клятв, он останавливается на станции Шоле, заказывает чашку кофе и повторяет в письме к любовнице все ту же милосердную ложь: «Ты должна была увидеть, что только жестокая необходимость могла заставить меня уехать. Бога ради, ангел мой, не терзай себя так. Главное, верь, что между нами существует нечто более глубокое, чем любовь, оно переживет все наши огорчения. Я не увижусь с ней, приехав в Париж, ангел мой. И все же несколько дней спустя нам с ней надо будет по-дружески поговорить, я ведь должен объяснить причины нашего разрыва, который непременно состоится. Ангел мой, она будет долго и сильно плакать, но ничего, работа в театре ее утешит». Закончил он это письмо множеством поцелуев, которыми осыпал «мордашку» и «грудки» Мелани, доказывая тем самым, что она все еще желанна для него после выкидыша и что он совершенно не намерен ей изменять.

Наконец он снова в Париже, где льет нескончаемый дождь и настроение с тех пор, как на трон взошел Луи-Филипп, с каждым днем делается все более пасмурным. Никому не ведомо, чего хочет этот фальшивый король, все сожалеют об истинной республике.

Белль, несмотря на беременность, отправилась на гастроли в Руан. Александр, воспользовавшись этим досугом любовника, временно оказавшегося в резерве, принялся составлять отчет о своей поездке в Вандею. Для того чтобы предотвратить опасность мятежа в этой провинции, где у людей горячая кровь, он предлагал проложить дороги в лесной чаще, изгнать священников, заподозренных в политической неблагонадежности, заменив их «чистыми» служителями церкви, и перестать выплачивать пенсию аристократам, упорно продолжающим критиковать власть. Лафайет по просьбе автора передал эту записку королю, но тот даже не подтвердил получения. Уж не охладел ли он к тому, кому прежде оказывал покровительство? Может быть, у нынешнего Луи-Филиппа нет ничего общего с прежним герцогом Орлеанским? Воздавая должное мужеству «уполномоченного», народная комиссия единогласно проголосовала за награждение Дюма «Национальным крестом», который по-другому называли еще «Июльским крестом». Александр, давно мечтавший об ордене Почетного легиона, был уязвлен этой подачкой. Да еще и Мелани вместо того, чтобы стараться поднять ему настроение, постоянно в своих письмах возвращалась к смерти младенца, которого она с такой гордостью собиралась произвести на свет.

Александр, одновременно и тронутый ее печалью, и раздраженный настойчивостью, пишет ей 29 сентября 1830 года: «Зачем ты так терзаешь себя из-за сломанной герани? Это был цветок из другого времени, он должен был сломаться, но он возродится подобно нашей любви. Береги его стебель, ангел мой, и ты увидишь, как появятся новые листочки, которые в ближайшие годы ты подаришь мне вместе с поцелуем».

Затем, после возвращения Белль из Руана, он 4 октября объявляет Мелани, что у него с актрисой произошла душераздирающая и, несомненно, последняя встреча. «Она пролила […] много слез, больше из страха за свое будущее, чем из-за подлинной любви. Словом, возможно, она тебе напишет, потому что не может поверить, что ты все знаешь, она думает, будто тебе ничего не известно о наших отношениях и о письмах, которые я ей писал. Но ты знаешь все и потому не должна из-за этого терзаться. Мы условились впредь оставаться только друзьями. Тем не менее она покинула меня в слезах и в гневе».

Главной заботой Александра теперь было скрыть от Мелани беременность Белль. Бедняжка Мелани так горевала, потеряв ребенка, что помешалась бы от боли и ревности, узнав, что ее соперница вскоре родит своего младенца, который вполне может выжить. Ради всеобщего спокойствия необходимо было, чтобы она продолжала пребывать в уединении и неведении. Расстояние и время в конце концов должны ее успокоить. А пока надо набраться терпения! И суеверный Александр скрещивал пальцы.

Жизнь его еще осложнялась тем, что среди всех этих эмоциональных переживаний он не переставал думать о театре. Все менялось не только в области политики: новое правительство временно отменило цензуру, и в «Комеди Франсез» вот-вот должны были начаться репетиции «Антони» с мадемуазель Марс и Фирменом в главных ролях. Тем временем Арель, когда-то предлагавший Александру написать пьесу про Наполеона для роскошной постановки в театре «Одеон», снова вернулся к этой мысли. И воспользовался изобретательным приемом, чтобы добиться своего. После роскошного ужина в обществе нескольких актеров мадемуазель Жорж, сговорившаяся с директором театра, увела Александра в свою спальню. Вернувшись в столовую, он увидел, что там остался один Арель. Когда Дюма, в свою очередь, намеревался откланяться, Арель его не отпустил, а вместо того отвел в незнакомую комнату, красиво обставленную и с удобной кроватью, и объявил, что Александр оттуда не выйдет до тех пор, пока «Наполеон» не будет закончен. Недели ему вполне должно хватить! Александр, которого позабавило то, что его таким образом заставляют воспевать императора, не стал упираться, но поставил условие, правда, единственное: у него должен быть помощник, Корделье-Делану, который соберет документы, набросает план и, если потребуется, подпишет готовую пьесу своим именем. Главное, чтобы вся эта комбинация принесла хороший доход. Александр объяснил Мелани всю авантюру: «Я страшно занят репетициями „Антони“, а потом, знаешь, история с „Наполеоном“, которого я не решался писать под своим именем, уладилась: Делану все берет на себя, он будет собирать сведения, а я получу деньги, и никто не узнает, что я автор пьесы. […] Работаю, как несчастная кляча».

Может быть, ему следовало, приличия ради, сообщить королю о том, что он намерен писать пьесу о Наполеоне? Не получая никаких известий из дворца с тех пор, как был послан отчет о поездке в Вандею, он спрашивал себя, не питает ли теперь Луи-Филипп к нему неприязни? Вполне возможно, что в высших сферах недовольны активным участием Дюма в Июльской революции; могло быть и то, что его величеству не нравилось юношеское восхищение его сына Фердинанда этим писателем с ненадежными мыслями. Александру хотелось все выяснить, и он добивался аудиенции у Луи-Филиппа. Наконец тот согласился его принять.