Император Павел I и Орден святого Иоанна Иерусалимского - Владимир Захаров

Подводя итоги, можно констатировать, что Павлу I, как покровителю Мальтийского ордена, было необходимо как можно скорее решать проблему выживания ордена, его дальнейшего существования, и Павел I решил ее так, как ему подсказывала его христианская совесть.

Да, русский император понимал всю стратегическую и геополитическую значимость владения островом Мальтой. Но в то же время он был человеком высоких идейных и нравственных качеств, оказавшийся в то время единственным, кто протянул руку помощи погибающему католическому ордену. Именно это, больше всего, не устраивает нынешнее руководство Суверенного Мальтийского ордена. Ну что теперь поделаешь, что рука эта принадлежала не католику, а православному, и можно ли за это обвинять русского императора Павла I?

Мы считаем совершенно уместным привести справедливое мнение старейшего историка Мальтийского ордена графа Мишеля де Пьерредона из его книги «Политическая история Суверенного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского»:

«Мы должны от всего сердца воздать дань той роли, какую сыграл Император в то время, когда он держал под контролем большую часть Ордена, не открыв кредита для его памяти, которая имеет точное определение. И хотя его избрание произошло не по всем правилам, статутам и законам Ордена, оно было безоговорочно признано. С позиций самого Ордена, следует сказать по правде, что, после падения Мальты, Орден нашел пристанище в Санкт-Петербурге с уцелевшими членами Ордена и, вне всякого сомнения, благодаря этому Орден избежал полного уничтожения. И за это Орден обязан ему благодарностью»[189].

Жаль только, что подобную точку зрения не выражает нынешнее руководство Мальтийского ордена. Хотя я вспоминаю свой визит в резиденцию Суверенного Мальтийского ордена на виа Кондотти в Риме 26 января 1994 г. После беседы с Великим Канцлером Ордена бароном Феличе Каталано ди Меллили, после того как он попросил меня расписаться в книге почетных посетителей, он повел показывать орденские апартаменты, останавливаясь у шкафов и витрин с реликвиями. И тут он, открывая дверь большой залы, сказал мне: «Я хочу показать Вам портрет одного Великого Магистра, который будет Вам приятен». С этими словами он включил огромные люстры и мелкими шагами подвел к большому портрету Павла I в одеянии Великого Магистра… Мы молча стояли у портрета с моей спутницей баронессой Иммаколатой Соло дель Борджо.

Отходя, Великий Канцлер сказал: «Он спас нас»…

Проблема принятия Павлом I титула Великого Магистра Ордена св. Иоанна Иерусалимского имеет еще один аспект, на выяснении которого нам хотелось бы остановиться. Речь идет о психологическом, мировоззренческом восприятии Павлом своего места не только в российской, но и, мировой истории.

Да, русскому православному императору был присущ некий налет мистицизма, что вполне оправданно: таким было его воспитание. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов общеидейный настрой европейского общества. Конец века ознаменовался событиями, которые сравнивали с апокалипсическими. Это и общее разрушение духовности, падение династий, исчезновение государств — одним словом, общеевропейская смута. И, как всегда бывает в таких случаях на Руси, не только в народе, но и во всех сферах общественной жизни бродили самые неимоверные слухи, существовали разнообразные мессианские представления и пророчества. Не прошли они много и императора Павла Петровича[190]. Его встреча с монахом Авелем, долгий разговор о нынешнем и будущем России, встречи с другими «провидцами» и «пророками» делали свое дело. Немало разговоров ходило и вокруг вопроса о будущем «объединении церквей». И император стал воспринимать себя как Мессию, на которого возложена задача покончить с общеевропейской смутой, безверием и падением нравов.

Как отмечалось многими исследователями, рыцарские идеалы русского императора, идеалы, в какой-то степени романтические, вспомним слова А. С. Пушкина: «романтический наш Император», оказались воплощенными в жизнь. Поэтому Павел смотрел на свою роль Великого Магистра, как на что-то священное, дарованное ему свыше.

В этой связи небезынтересен один дошедший до нас экспонат, хранящийся в музее-заповеднике "Павловск". Речь идет о рисунке, выполненном предположительно в 1797 г., приписываемом художнику А. Я. Колпашникову «Мальтийская аллегория, или Аллегория на Учреждение Великого приорства ордена св. Иоанна Иерусалимского в России»[191]. Впервые он был опубликован в 1997 г., ныне хранится в музее в Павловске. Е. И. Гаврилова считает, что дошедший рисунок всего лишь копия с композиции, автором которой, скорее всего, был член Королевской академии изящных искусств в Париже, приглашенный в Россию в 1791 г. Г.-Ф. Дуайен. Е. И. Гаврилова предложила и свою атрибуцию, и объяснение этой аллегории, которая, по ее мнению, отражает идею воссоединения христианских церквей, центром которого должна стать Россия.

Смысловым центром композиции является Российский Державный орел, на шее — цепь со знаком ордена св. Иоанна Иерусалимского. В одном клюве он держит змею, закусившую свой хвост (символ вечности). Змея обрамляет вензель Павла I в сиянии. Правой лапой орел сжимает ветвь лавра. Группа слева и кишащие в ней змеи символизируют развязанные революцией и вырвавшиеся из ада силы зла, неистовый якобинский террор и безверие, взращенное нечестивыми философами. Идиллическая же сцена (молящиеся у Распятия) — благодатную страну, откуда летит двуглавый орел, несущий российское знамя, крест, оливковую ветвь и пучок молний. Орел-мальтиец призван покарать зло, даровать мир, восстановить троны и укрепить Вселенскую христианскую церковь. Интересно, что среди поверженных и поруганных святынь — сломанное Распятие, священные книги, чаши и кадила, папская тиара, жезл, епископская митра и французские короны[192].

Мимо внимания историков прошел еще один малоизвестный факт. В сентябре 1797 г. состоялась встреча и длительная беседа Павла I с бывшим польским королем Станиславом-Августом Понятовским. Мы хотели бы обратить внимание только на один аспект этого разговора, поднявшего религиозные вопросы и в частности проблему «объединения церквей». Оказалось, что оба собеседника слышали о якобы предстоящих в 1800 г. изменениях в богослужении (в данном случае подразумевалось некое объединение католичества и православия и составление единого богослужебного устава). Павел Петрович рассказал, что в дошедших до него пророчествах речь идет о грядущих религиозных переменах, что «после страшных смут случится полное замирение, и оно придет с Севера»[193]. Под «Севером» в то время традиционно подразумевалась Россия.