Колдун и кристалл - Стивен Кинг

ЦИЛАМУДРЯНАЯ

А под ним нарисованы вилы.

– Что это? – спросила Сюзан, указывая на рисунок.

– Риа, мой знак. Известен в шести окрестных феодах,скопировать его невозможно. Покажешь этот листок своей тете. Потом Торину. Еслитвоя тетя захочет взять его, чтобы самой показать Торину, знаю я и ее, и еезамашки, скажешь ей – нет, Риа запретила, листок должен быть у тебя, а не унее.

– А если его захочет взять Торин?

Риа пренебрежительно махнула рукой:

– Пусть хранит его или сожжет, или подотрет им задницу, мневсе равно. И тебе тоже, потому что ты знаешь, что чиста. Так?

Сюзан кивнула. Один раз, возвращаясь с танцев, она разрешилапарню на мгновение или два залезть рукой ей под юбку, но что такого? Она чистаи она целомудренна, о чем знала и без этой мерзкой старухи.

– Но не потеряй этот листок. Если только не хочешь увидетьменя вновь и заново пройти весь ритуал.

Упаси Боже, подумала Сюзан и с трудом подавила дрожь,грозящую сотрясти все тело. Сунула листок в тот карман, где раньше лежалмешочек с золотыми.

– А теперь шагай к двери, мисси. – Старуха вроде бы хотеласхватить Сюзан за руку, но в последний момент передумала. К двери они пошли боко бок, не касаясь друг друга, глядя прямо перед собой. А вот на крыльце Риасжала запястье Сюзан. А второй рукой указала на яркий серебристый диск, висящийнад вершиной Кооса. – Целующаяся Луна. Середина лета.

– Да, – кивнула Сюзан.

– Скажешь Торину, что он не должен укладывать тебя в своюпостель… или в стог сена… или на пол судомойни при кухне, или куда-то еще… дотого, как полная Демоническая Луна поплывет по небу.

– То есть только после Первой Жатвы? – Три месяца для нее –целая жизнь. Сюзан попыталась ничем не выказать свою радость. Она-то думала, чтоТорин лишит ее девственности еще до следующего восхода луны. Об этом ясноговорили взгляды, которые он бросал на нее.

Риа тем временем смотрела на луну, вроде бы что-торассчитывала. Ее рука нащупала косу Сюзан, начала ее поглаживать. Сюзан покатерпела, но знала, что ее хватит ненадолго. Риа убрала руку.

– Да, не просто после Первой Жатвы, а после fin de ano –Ярмарочной ночи. Скажем так, он может, взять тебя после праздничного костра. Тыпоняла?

– Fin de ano, поняла. – Теперь уже Сюзан не скрываларадости.

– Когда огонь в «Зеленом сердце» догорит и последние углипокроются золой. Только тогда, и не раньше. Ты должна ему это сказать.

– Скажу.

Рука вернулась, вновь начала поглаживать волосы. Сюзантерпела. После столь хороших новостей она уже не так злилась на старуху.

– Время до Жатвы используй с толком. То ли думай только отом, как родить мэру мальчика, то ли гуляй по Спуску и собирай последние цветысвоей девственности. Ты поняла?

– Да. – Она склонилась в реверансе. – Спасибо сэй.

Риа отмахнулась, словно терпеть не могла лесть.

– Никому не говори о том, что произошло между нами. Этоникого, кроме нас, не касается.

– Не скажу. Наши дела закончены?

– Ну… пожалуй… осталась разве что самая малость… – Риаулыбнулась, показывая, что это действительно малость, потом резким движениемподняла левую руку на уровень глаз Сюзан. С тремя сложенными вместе и однимотставленным пальцем. В зазоре поблескивал серебряный медальон, взявшийся неизвестнооткуда. Взгляд девушки тут же остановился на нем. А потом Риа произнесла однослово. И глаза Сюзан закрылись.

Риа смотрела на девушку, застывшую на ее крыльце подЦелующейся Луной. Медальон она убрала в рукав (ее старые распухшие пальцы принеобходимости могли двигаться очень даже быстро). Деловое выражение лицасменилось неприкрытой яростью. Так это ты грозила дать мне пинка, паскуда,чтобы я упала в очаг? Ты хотела нажаловаться на меня Торину? Но не угрозы илинаглость Сюзан так взбесили ведьму. Особенно достало ее то отвращение, чтовыказывала девушка при ее прикосновениях.

Она, значит, считает, что Риа недостойна ее! И эта гордячка,несомненно, думает, что она слишком хороша и для Торина. А у нее же ничего нет,кроме шестнадцати лет и прекрасной косы, что болтается за спиной. Торин-томечтает зарыться в ее волосы лицом. И ничуть не меньше ему хочется зарыться вдругое место, пониже.

Она не могла причинить девушке вреда, хотя ей оченьхотелось, да и девушка того заслуживала. В наказание Торин может по меньшеймере отнять у нее хрустальный шар, а вот это было бы совсем нежелательно. Вовсяком случае, пока. Значит, причинить вред девушке она не может. Зато можетподгадить ему, лишить его того удовольствия, на которое он рассчитывает, хотябы на какое-то время.

Риа наклонилась к девушке, схватилась за длинную косу, вновьначала поглаживать, наслаждаясь шелковистостью волос.

– Сюзан, – прошептала она. – Ты слышишь меня, Сюзан, дочьПатрика?

– Да. – Глаза не открывались.

– Тогда слушай. – Свет Целующейся Луны упал на лицо ведьмы,превратив его в серебряный череп. – Слушай меня внимательно и запоминай. Пустьслова эти останутся в той темной пещере, куда никогда не заходит твоебодрствующее сознание.

– Запомню, – ответила стоящая на крыльце девушка.

– Ага. Ты должна кое-что сделать после того, как он лишиттебя девственности. Ты должна сделать это сразу же, даже не думая об этом.Теперь слушай меня, Сюзан, дочь Патрика, и слушай внимательно. Не упусти ниединого слова.

Все еще поглаживая шелковистые волосы, Риа приложиламорщинистые губы к гладкому ушку Сюзан и зашептала. А с небес на них смотрелаЦелующаяся Луна.

Не было в ее жизни второй такой необычной ночи, поэтому нестоило удивляться тому, что она не слышала цоканья копыт всадника за спиной,пока он практически не настиг ее.

По пути домой ее более всего волновал вновь открывшийсясмысл соглашения, которое она заключила. Хорошо, конечно, что она получилапередышку, свою часть сделки ей предстояло выполнить не тотчас же, а черезнесколько месяцев, но суть оставалась прежней: когда по небу поплывет полнаяДемоническая Луна, мэр Торин, костлявый, дерганый, с венчиком седых волос вкругобширной лысины на макушке, лишит ее девственности. Мужчина, на которого егособственная жена не могла смотреть без жалости. Харт Торин чувствовал себя какрыба в воде в шумливой толпе, собравшейся, чтобы посмотреть на кулачной бой илитурнир, где оружием служили гнилые фрукты, но любая трагическая или жалостливаяистория вызывала у него недоумение. Похлопать ближнего по плечу, смачно рыгнутьза обедом – это получалось у него мастерски, но при каждом слове он озабоченнопоглядывал на своего канцлера, дабы убедиться, что никоим образом не оскорбилРаймера.