Жертва особого назначения - Александр Афанасьев

Известный человек на нем ездил. Все в свое время.

Я хлопнул Подольски по плечу и кружным путем пошел на выход. Прикрывать меня… Большей глупости и не придумать. Да и что в своих стрелять? У Подольски было оружие получше – камера, которую мы установили. Если меня сейчас арестуют, то он уйдет и поднимет шум.

Я надеюсь, по крайней мере.

Но арестовывать меня, похоже, никто и не собирался. Меня остановили метров за двадцать от машин – охрана была мощной, первого разряда – и тщательно обыскали. Забрали оружие, проверили сканером, даже портативным рентгеновским, который способен выявлять взрывчатку, вшитую под кожу. Убедившись, что таковой не имеется, пропустили вперед. Из удлиненного «гелика»[35]выбрался Музыкант, из еще двух внедорожников вышли Павел Константинович и еще один человек, в котором я опознал москвича, одного из тех, кто приехал со спецгруппой. Как опознал? А только полный идиот будет носить шерстяной костюм в такую жару.

– Салам алейкум, – сказал я всем троим.

– Здесь поговорим? – спросил Павел Константинович.

– Может, в машине? – вытер пот москвич.

– Здесь, – сказал я. – Жив?

– Кто? – переспросил Музыкант.

– Красин. Жив?

– Откуда ты знаешь?

– Иначе он был бы здесь. И из вас троих не было бы по крайней мере одного.

Музыкант отрицательно покачал головой.

– Где?

– Близ Баакубы. Вчера вечером. И несколько человек ушли вместе с ним.

– Как?

– Взрыв. Их заманили в ловушку. Они шли по следу.

– Какому?

– Это не важно.

Наверное, и в самом деле не важно.

– Это Аль-Малик, верно?

А кто еще?

– У нас нет ничего кроме слов. Аль-Малик мертв, и это подтверждено анализом ДНК.

– Никто, кроме него, не мог заманить Красина в ловушку. К тому же у них личное. Для Аль-Малика война – во многом личное дело. И вы знаете, чьи это слова.

– Тебе пора возвращаться в команду, – подает голос Павел Константинович.

– Так я ничего не сделаю. Команда уже существует. Я там не нужен.

Москвич хочет что-то сказать, но благоразумно не говорит.

– Аль-Малика надо выманить из норы. До саммита несколько суток.

– У нас есть серьезный след. Аль-Малик – пустышка, дымовая завеса. Отвлекающий маневр.

– Так работайте по нему. Я-то зачем вам нужен?

Музыкант делает запрещающий знак рукой, пресекая высказывания.

– Что ты предлагаешь?

– Все просто. Я вернусь в Багдад. Я и буду ловушкой для Аль-Малика.

– Если он и в самом деле жив и нацелен на саммит глав государств, неужели ты думаешь, что он рискнет основным заданием ради тебя?

– Думаю. Аль-Малик вышел из того возраста, чтобы подчиняться. Как, впрочем, и я.

– Черт знает что! – не сдерживается москвич.

– Мне немного надо. Я буду в Багдаде. Выполнять свою обычную работу. Все как обычно, от и до. Все, что мне нужно, – это моя обычная машина, мое обычное сопровождение. А вы – наблюдайте, что произойдет, но не более. Нужен БПЛА для постоянного слежения. Двадцать четыре часа сопровождение. Так мы можем его зацепить.

Музыкант хмыкает.

– Вы, уважаемый, совсем от грешной земли оторвались, – язвительным тоном говорит он. – Для нас пару часов выбить – и то проблема, а вы про двадцать четыре говорите[36].

– Разве под визит не выделили дополнительную технику? – Я выжидающе посмотрел на москвича.

– Техника вся расписана, – отрезал он. – Соизмеряйте свои потребности с реальной жизнью.

– Решим с техникой, – сказал Музыкант. – И со всем остальным решим. Поехали, нечего здесь стоять.

– На минуточку, – сделал просительный жест Павел Константинович.

Музыкант сделал разрешающий жест рукой и пошел к своему «Гелендвагену».

Павел Константинович сделал неопределенный, но понятный любому оперу жест головой, я отрицательно покачал своей. Нет, не пишут.

– Что с американцем?

– Все нормально.

– Что – нормально? Он готов к вербовке?

Эх, Павел Константинович, Павел Константинович! И все бы вам вербовки. Ну, завербовали вы Эймса, и много оно нам помогло? К сожалению, вы, как и все разведчики, начинавшие еще в КГБ, не уловили главного урока распада. А он таков – важно владеть не агентами, важно владеть умами.

Этот американец – а я все сделаю для того, чтобы он выжил в Ираке и отправился назад в свою страну, – он не просто сломленный человек. Он, как чумная крыса в подполье, – предвестник смертельной болезни. Он утратил главное – веру в праведность действий организации, которой он служит, и веру в праведность действий страны, которой он служит. И вернувшись, его безверие, цинизм и скептицизм будут как источник радиации – разрушать все вокруг себя.

Я тоже ни во что не верю. Но мне это и не нужно. Я родом из девяностых. Из тех самых лет, когда над верой поглумились и втоптали ее в грязь. Но тем самым те, кто убивал нас, на самом деле сделали нас сильнее. Потому что мы вдруг поняли: можно жить и без веры. Можно жить так, как есть, – и под нами не провалится земля. Так мы с тех пор и живем.

Поступление информации о действиях и намерениях «Аль-Каиды» в регионе я наверняка восстановлю, тем более есть заинтересованные в этом и с той стороны делать работу чужими руками. Но вне зависимости от того, станет ли Подольски нашим агентом формально или останется при своих, вред ЦРУ он причинит страшный.

А вот Обан – он уже пропал. Для него одно из двух – либо уходить из ЦРУ и из разведсообщества в целом, либо – к нам, дятлом. И мне его ни капельки не жаль. В отличие от Подольски, этот – карьерист и мразь.

– Пока нет. Нельзя давить, может сорваться.

Павел Константинович важно кивнул головой, мол, согласен.

– Все равно работай в этом направлении.

– Есть.

– Он близко, кстати?

Я вместо ответа достал телефон, набрал номер. Гудки. Значит, сбежал. И правильно, друг. Я бы тоже ходу дал.