Искушение фараона - Паулина Гейдж

– Объяснил, – ответил Иб. – Он говорит, что его мать – знатная женщина, а не какая-то простолюдинка. За твою помощь и совет он будет очень признателен, а его дядя щедро наградит тебя за труды.

Хаэмуас вздрогнул от неожиданности, но ничего не сказал.

– Золото меня не интересует, – пробормотал он. – Золота у меня и так достаточно. Что случилось с этой женщиной?

– Она сильно занозила ногу. Занозу удалось вытащить, но рана по-прежнему нагнаивается.

– В таком случае мне нет необходимости идти к ней самому. Я могу просто назначить лечение. – Хаэмуас почувствовал облегчение. – Пришли ко мне этого молодого человека.

Иб удалился, и Хаэмуас стал ждать. Вскоре в дверном проеме возникла темная тень. Хаэмуас поднял глаза. Перед ним в почтительном поклоне и вытянув вперед руки стоял молодой человек приблизительно одного возраста с Гори. Хаэмуас обратил внимание, что руки у него хорошей, изысканной формы, ухоженные, с нежной кожей, ногти аккуратно подстрижены, а ладони покрыты хной. На ногах у него были сандалии с золотыми ремешками, юбка сшита из полотна десятой или одиннадцатой степени прозрачности. Юноша выпрямился и стоял, глядя Хаэмуасу в глаза. В его взгляде не было ни раболепной покорности, ни гордыни, одно лишь ожидание. Хаэмуас обратил внимание, что молодой человек без парика. Черные, совершенно прямые волосы свободно спадали на широкие плечи. Шею охватывал массивный золотой обруч, и один-единственный крупный анк, символ жизни, висел у него на груди, не слишком мощной, но развитой и мускулистой. Серые глаза юноши внимательно, но вместе с тем с некоторой отстраненностью следили за Хаэмуасом. В молодом человеке Хаэмуасу почудилось нечто знакомое, возможно, гордая прямая осанка или же легкий, обращенный вверх изгиб в уголках губ. Хаэмуас решил, что перед ним – наилучший образчик молодого мужчины, который ему когда-либо доводилось видеть, не считая, разумеется, Гори.

– Как твое имя? – спросил он.

Юноша склонил голову. Черные волосы, сверкнув в лучах солнца, упали на лицо.

– Мое имя – Хармин, – ответил он ровным и спокойным, под стать выражению глаз, голосом.

– Слуга рассказал мне о том, что случилось с твоей матерью, – начал Хаэмуас. – Он также сообщил, что твоя семья принадлежит к благородному роду. Мне казалось, что я знаком со всеми знатными семьями в Египте, но тебя я прежде никогда не встречал да и имени твоего не слышал. В чем причина?

Молодой человек улыбнулся. У него была приветливая, обезоруживающая улыбка, не ответить на которую Хаэмуас не смог.

– Скромные владения моей семьи расположены в Коптосе, недалеко к северу от благословенных Фив, – ответил он. – Наш род – старинного происхождения, он ведет свое начало еще от времен правления царевича Секененры, и хотя наша семья не принадлежит к высшей знати и мы никогда не занимали выдающихся постов, все же мы гордимся своим происхождением. Наша кровь чиста. В ней нет ни капли чужеземной примеси. В те дни, когда царевна Хатшепсут вновь открыла для нас эти земли и возобновилась торговля с Пунтом, один из моих предков служил надсмотрщиком ее торговых караванов, следовавших по пути из Коптоса к Восточному морю.

Хаэмуас в недоумении моргал. Мало кто из образованных историков, не говоря уже о простых жителях Египта, знал о легендарной царевне, правившей, как говорят, подобно царю-мужчине и выстроившей к западу от Фив погребальное святилище непревзойденной красоты. Ученые, лично посетившие этот храм, склонялись к тому мнению, что его выстроил фараон-воин Тутмос Третий, но Хаэмуас никогда не был сторонником подобных взглядов. Хаэмуас был заинтригован. И все же, скрывая свой разгорающийся интерес, он сказал юноше:

– Если бы вы жили в Мемфисе хотя бы некоторое время, я, конечно же, знал бы о вашей семье.

Улыбка Хармина сделалась еще шире.

– Моя мать, мой дядя и я поселились здесь около двух месяцев назад. В Коптосе, царевич, у нас больше не осталось никаких дел, а за нашим небольшим имением присматривает надежный управляющий.

Эти объяснения вовсе не удовлетворили любопытства Хаэмуаса, но продолжать расспросы было бы невежливо. Все же рассказ юноши убедил царевича в его благородном происхождении и воспитании.

– Мне нет необходимости лично осматривать твою мать, – мягко заметил он. – Я просто пропишу ей необходимый рецепт.

Хармин сделал быстрое движение вперед:

– Прошу прощения, царевич, я должен все тебе рассказать. Мы приложили к ране повязку из меда с добавлением перьев птицы бейбей, и заноза легко вышла, после чего делали припарки из человеческих экскрементов, смешанных со сладкими пивными дрожжами, семенем сефета и медом, но воспаление никак не проходит.

– Значит, вы уже обращались к какому-то другому лекарю? Этот вопрос, казалось, удивил Хармина.

– Нет, не обращались. Моя мать сама сведуща в лекарственных средствах, но на этот раз она оказалась не в состоянии себя излечить. И она почтет за честь, если ты соблаговолишь осмотреть ее больную ногу.

«Возможно, мне стоит туда поехать», – размышлял Хаэмуас. Припарки, которые они делали, – это старое, всем известное средство для лечения открытых ран, но сам Хаэмуас не возлагал на него больших надежд. Часто случалось так, что от них воспаление лишь усиливалось. Подавив вздох, он велел юноше идти.

– Я поеду с тобой, – сказал он. – Жди меня во дворе.

Хармин не стал благодарить Хаэмуаса. По его виду нельзя было даже сказать, что он испытывает радость, получив согласие царевича. Юноша еще раз поклонился, повернулся и исчез за дверью.

Хаэмуас прошел в библиотеку, отомкнул шкатулку, где хранил свои медицинские принадлежности, и достал кожаный мешочек с бинтами и повязками. Голова кружилась, в ушах слегка звенело – так ему хотелось прилечь и отдохнуть, веки отяжелели. Он быстро запер шкатулку и вышел из дома вслед за Хармином.

В галерее на маленькой табуретке сидел Иб. При виде господина он поднялся с места.

– Мне поехать с тобой, царевич? – спросил он.

– Нет, – ответил Хаэмуас, – на этот раз, Иб, мне твоя помощь не потребуется. А вот Амека я возьму.

В центральном вестибюле Хармина не было видно. Хаэмуас нашел его в тени высоких колонн, покрытых причудливыми узорными тенями, перед главным входом в дом. Юноша неподвижно стоял, опустив руки вдоль тела, чуть склонив вперед голову, словно внимательно вслушиваясь в нежные звуки, плывущие сюда из-за широких зарослей кустарника, отделявшего вымощенную камнем дорожку от сада позади дома.

Потрясенный, Хаэмуас замер на месте. В обжигающем воздухе плыл, высокий и чистый, голос Шеритры. Пела она редко, и в основном это были детские песенки, но на сей раз звучали слова древней любовной песни, пронзившие сердце Хаэмуаса:

«Я жажду твоей любви, как сладкого меда. Ты принадлежишь мне, подобно нежнейшим притираниям на теле благородных господ, подобно тончайшему полотну на руках богов, подобно ладану перед лицом Сотворившего мир…»