Щит и вера - Галина Пономарёва

– Нет. Я понимаю все последствия моего отказа, но эта подлая работа не для меня, ищите другого! – несколько взволнованно ответил Савва.

– Да, мы найдём «другого»! Можете в этом не сомневаться! Но только этот, «другой», в отличие от вас будет доносить нам о ваших действиях и поступках, о ваших детях, которые у вас успешно обучаются в вузах, так ведь, Савелий Григорьевич?

Дружественный тон сменился. Майор угрожал, показывая свою осведомлённость и возможность давления на него, Савелия.

– Я больше ничего не могу добавить к сказанному, – решительно произнёс Савелий.

– Что же, товарищ Зыков, благодарите свои боевые награды и рекомендацию вашего непосредственного начальника Варшавской комендатуры. Но помните, что теперь в поле зрения у нас будет вся ваша семья, роскошная жизнь для вас завершилась, теперь возникнут определённые трудности и неприятности. Однако мы к вам больше не обратимся. Можете быть свободным!

Савелий быстро встал и вышел из кабинета. Он ждал, что его тут же арестуют, но этого не произошло. Он не помнил, как пришёл домой.

* * *

Домочадцы ждали его или известия о нём. Отец, Григорий Самсонович, завидя сына ещё на улице, спешно зашёл в дом и объявил о возвращении сына. Савелий зашёл в дом.

После долгого семейного совета Савелий Григорьевич решил написать заявление об увольнении его с должности и направлении на работу в родное Луговое. Оставаться в Камне на прежнем месте было опасно. Семья понимала, что в покое их не оставят. Этим же летом Зыковы вернулись в Луговое.

В селе шли большие преобразования. Строился современный маслозавод как базовое предприятие барнаульского масло-молочного комбината. Вместо небольшого колхоза возник крупный совхоз. Савелия назначили на должность председателя рабкоопа (рабоче-крестьянская кооперативная торговля), в подчинении у него были два магазина, столовая, пекарня, пошивочная мастерская и ещё небольшие магазинчики в малых сёлах отделений совхоза. Многие знавшие Савелия люди были удивлены таким поворотом судьбы их товарища.

Вновь над семьёй нависла незримая опасность. Савелий точно знал, что за ним следят, и даже догадывался кто.

Григорий Самсонович отложил поиск своего брата Анисима. Прошло несколько лет. Никто не тревожил Зыковых. И всё как-то успокоилось, хотя никто и никогда из домашних не забывал об опасности, которая в любую минуту могла вылиться новой бедой на семью.

* * *

В середине 60-х годов, после ХХ съезда партии и разоблачения культа личности Сталина, Григорий Самсонович вновь вернулся к поискам. В 1967 году он написал брату в Томскую область своё первое письмо! В ту пору ему шёл девяносто пятый, а Анисиму Самсоновичу девяносто шестой год.

Получив письмо от брата, Анисим Самсонович был взволнован! Оказалось, что его брат выжил! Жгучие слёзы струились по щекам. Письмо шло долго, больше месяца, судя по штампам на конверте. Как колотилось его сердце! Как жаль, что Евдокия не дожила до этого известия!

– Евдокия, слышишь, жив мой братка Григорий! Оказывается, мы с тобой не осиротели навовсе, – рассуждал он вслух, перечитывая полученное от брата письмо.

Сколько воспоминаний навалилось! Вся жизнь прошла перед глазами, тяжёлая, несправедливая и суровая, прожитая жизнь. Аксинья видела, какой стресс переживает отец. Она успокаивала его, говорила о той радости обретения, которое принесло письмо. Но старость, старость не позволяла что-то изменить в этой жизни. Пошли письма, слались фотографии детей, внуков, правнуков, которых было достаточно у обоих. Это была крупица счастья, отпущенная старикам. Из писем брата Анисим узнал о судьбе сестры Анны, которая до самой смерти прожила в Луговом в земляной яме, вырытой когда-то Анисимом. Кладбище за много лет приблизилось к её жилищу вплотную. Так и умерла она, захороненная в своём доме-могиле. Прочёл о том, что Татьяна Калинична Зыкова вырастила своих сестёр. Много работала в колхозе, потом в совхозе трактористом, шофёром, ухаживала за скотом, до самой смерти ни дня не жила без работы. Вновь прошли годы. Братьям встретиться так и не удалось, старость тому была причиной. Им уже было за сто лет.

Сто десять лет прожил Анисим Самсонович Зыков и сто три года – Григорий Самсонович Зыков. Постепенно стали зарастать когда-то отвоёванные у тайги тавангинские земли. Вот и зыковский клин уже зазеленел молодыми берёзками. Представлялось, что и следа скоро не останется от прошлых лет. А память? Как с ней?

На Алтае и по сей день живёт село Зыково, заложенное в семнадцатом веке российскими переселенцами Зыковыми.

Легла зима. Её воздушное белое покрывало укутало поле, степь, берёзовые колки. Ранние вьюги по-зимнему студёные, по ночам выли в трубах протопленных деревенских изб, предсказывая лихие дни, которые пришли на Алтай вместе с ранней зимой. Солнце выглянуло из-за туч, прорвав серую пелену непрекращающегося снегопада. Его лучи едва-едва видны сквозь серый сумрак. Утро. Светает. Начинается новый день. Что-то он с собой принесёт людской реке: надежду или печаль, горе или радость… Кто ж его знает? Смута легла, всё смешалось в кровопролитной братоубийственной войне, где сын пошёл против отца, а брат – на брата. Не приведи господи! Так думал свою думку Носков Назарий то ли наступившим утром, то ли ещё ночью. Бессонница одолевала старика.

– Тятя, я решил жениться, – обратился Куприян, закончив утреннюю управу во дворе, войдя в избу и впустив вовнутрь дома струю тумана с наступивших зимних холодов.

– Сын, какая женитьба сейчас? – бросил суровый взгляд на своего «поскрёбыша» Назар Яковлевич. – Не знаешь, что завтрева будет. О чём ты, Куприян? Может, нас красные али белые к стенке поставят, а ты – жениться! Повремени, говорю!

– Я уже слышу от тебя это не впервой! Может, заварушка будет не один год продолжаться. Теперь помирать, что ли? Пущай себе дерутся, а я тут при чём? Хочь белые, хочь красные, всё – бандюки! Ты, тятя, не юли. Тебе что, невеста не по нраву?

– Дуська-то? Шадрина Василия дочь? Да нет. Девка пригожая, нашей веры, и семья еённая уважаемая. Время мутное, сынок. Боюсь я за всех вас. Сёдня не знаешь, в каку сторону глядеть! Ой, неспокойное времечко! Ведь по-хорошему свадебку надо отыграть. А как её отпразднуешь? Горит всё войной братоубийственной.

– Тятя, мы без свадьбы обойдёмся. Вот и Василий Матвеевич говорит, что не время свадьбы играть и согласие своё даёт на венчание без гульбы. К себе зовёт жить. Ведь Дуняха у них единственная дочь. А Прокопий пущай остаётся с тобой. Как жили, так и будете жить. Как ты на это посмотришь, тятя?

– Что говорить. Сам традиции знаешь. Ты у меня младшой, тебе и жить с нами. А ты и тут хочешь супротив отца идти. Вот моё последнее слово – повременить надо, чтобы всё по-человечески было, а не как у безродных людишек. Всё, сын, это мой окончательный сказ.

– Тятя, я всё едино по-своему сделаю. Я тебя упредил. Сказано, женюсь! Не хочешь по-хорошему – значит, уйду жить к тестю без твоего благословления, – порывисто отрезал молодой юнец лет восемнадцати.