Династия Виндзоров. Ужасная история английского двора - Наталия Сотникова

Там оказалось, что Альберт-Эдуард неспособен выполнять простейшие команду, уж не говоря о том, чтобы командовать людьми. По достижении принцем возраста двадцати шести лет бабка-королева пожаловала ему титулы герцогов Кларенса и Эвондейла. Ему были по сердцу лишь два занятия: секс и игра в поло. Похоже, сексом он занимался не только с дамами, ибо как-то раз попался в облаве на гомосексуальный бордель на Кливленд-стрит. Здоровье его становилось все хуже и хуже, он заразился всеми известными венерическими болезнями, а французские коньяки и турецкие сигареты довершили разрушительное действие этих недомоганий, безвозвратно губящих весь организм.

– Немецкий элемент должен быть взлелеян и сохранен в нашем возлюбленном доме, – твердила королева Виктория и направляла умы и сердечные склонности своих потомков на браки с немецкими принцами и принцессами. Подталкиваемый бабкой и матерью, Альберт-Эдуард сделал предложение своей двоюродной сестре Алисе, принцессе Гессен-Дармштадтской58. Но та отказала ему и предпочла сочетаться браком с русским цесаревичем Николаем. Отвергнутый принц будто бы проявил интерес к принцессе Элен Орлеанской, дочери претендента на французский престол, графа Орлеанского, но родные запретили ему даже и помышлять о женитьбе на католичке. В конце концов за дело взялась королева Виктория, которая нашла, по ее мнению, подходящую кандидатуру.

В декабре 1891 года в «Таймс» появилось сообщение о помолвке Альберта-Эдуарда с принцессой Викторией-Мэри Текской – в семье ее всегда называли Мэй. Она была привлекательной грациозной блондинкой с голубыми глазами и идеальным цветом лица. Ее мать, дочь Адольфуса, герцога Кембриджского, приходилась двоюродной сестрой королеве Виктории, была недалекой, малопривлекательной дебелой девицей, и вряд ли бы обрела спутника жизни, не будь она принцессой королевских кровей. Когда ей стукнуло уже тридцать, ее выдали замуж за обедневшего родственника короля Вюртембергского, к тому же еще и из морганатической ветви. Родители Мэй были столь ограничены в средствах, что строжайшая экономия вынудила их жить на континенте, где девушка освоила три иностранных языка и умеренно заинтересовалась историей, искусством и антиквариатом. Ее истинные чувства в отношении Альберта-Эдуарда неизвестны, но она не могла не принять его предложение, ибо с молоком матери впитала в себя чувство высокого долга отпрыска королевской семьи.

Не успела она основательно привыкнуть к наличию обручального кольца с крупным бриллиантом на своей левой руке (по бедности родителей у нее практически не было личных драгоценностей, а фамильные изумруды матери пришлось путем не совсем законных угроз буквально вырывать из цепких ручек любовницы-француженки безответственного брата-гуляки), как на Рождество принц Уэльский тяжело заболел. 14 февраля 1892 года он скончался при полном отказе почек и легких, время от времени теряя разум, явно от последствий сифилиса. После его кончины ходили толки, что семья не была особо опечалена этим трагическим событием, ибо в последнее время появились веские сомнения в том, что Альберт-Эдуард вообще пригоден для своего высокого предназначения.

Но любившая поставить на своем королева Виктория, которой очень нравилась невеста покойного внука, не хотела терять такое благонравное и добродетельное создание. Началась обработка родни принцессы, принц Георг, которому Мэри нравилась, усиленно ухаживал за ней, и в июле 1893 года молодые люди торжественно вступили в брак. Насколько далек был солдафон Георг от элементарного понимания чувств невесты, говорит тот факт, что он пожелал провести первые дни медового месяца в Йорк-хаусе. Именно там скончался его старший брат, и в неприкосновенности оставались все вещи, окружавшие его. Новобрачному не терпелось как можно скорее заняться подаренной ему на свадьбу коллекцией из полутора тысяч марок. К концу жизни он обладал чуть ли не лучшим собранием мира, состоявшим из четверти миллиона экземпляров, расклассифицированных им по 385 альбомам.

Характером Георг совершенно не походил на своего брата. Он успешно отслужил на флоте, поднявшись от мичмана до капитана. Эта служба укрепила в нем такую приверженность к порядку и точности, что превратилась в настоящую одержимость и наградила его типичными характеристиками солдафона. Горе тому слуге, который осмеливался во время уборки сдвинуть на миллиметр от установленного хозяином положения какую-нибудь письменную принадлежность на столе. Георг никогда не обращался к Берти со словом «отец», но только «ваше величество». Он не отличался ни умом, ни глубокими познаниями, но вот чувство долга у него довлело над всеми прочими. Пожалуй, единственный изо всех государей Европы, Георг не владел вторым языком. На родном английском он изъяснялся с сильным акцентом, но разговаривать по-немецки был не в состоянии. Хотя отец, памятуя свою невостребованную службой отечеству молодость, регулярно знакомил его с государственными делами, они отнюдь не увлекали Георга.

Интересы его были весьма ограниченными, искусство для него не существовало, он любил лишь охоту и коллекционирование марок. Что касается охоты, то здесь ему не было удержу. Король был метким стрелком, и, взяв в руки ружье, не останавливался, пока слой стреляных гильз не доходил ему до щиколоток. За свое правление Георг V уложил только в поместье Сэндрингем около 20 тысяч птиц – фазанов, куропаток, вальдшнепов, бекасов, куликов. Тут следует учесть, что, как у себя в поместье, так и в гостях, король охотился, собственно говоря, в частных заповедниках, где птица была непуганой, полуручной и летала довольно медленно и невысоко. Как-то в гостях охотники-аристократы настреляли 4000 птиц, из них одна тысяча приходилась на долю Георга. Когда началась Первая мировая война, король забеспокоился, не повредит ли это непредвиденное событие традиционному осеннему сезону охоты на знаменитых тетеревов в Шотландии.

Но в особенности он давал волю своей страсти во время поездок с государственными визитами. В 1911 году Георг с супругой выехал в Индию на коронование императором этой сказочной страны. Охотничьими трофеями стали 39 тигров, 18 носорогов и 4 медведя. В Непале результаты оказались поскромнее: 21 тигр, 8 носорогов и 1 медведь. Зато в Уганде король подстрелил огромного слона, каждый бивень которого весил по сорок килограммов.

– Это большая удача, – похвастался удачливый охотник, – ведь таких больших особей осталось немного. – О зоозащитниках тогда и слыхом не слыхивали, так что такую редкую особь оплакать было некому.

Мэри была столь же консервативного склада, сколь и ее супруг, к которому она испытывала безграничную преданность. Она никогда не меняла своего выбранного раз и навсегда в молодости образа: высоко уложенные волосы, шляпка-ток, платья по щиколотку пастельных тонов с пальто более темного оттенка и зонтик от солнца. Единственно, в чем она не знала меры, было ношение чрезмерного количества драгоценностей. Пытаясь наверстать упущенное за свою нищую молодость, Мэри навешивала на себя все, что досталось ей от вдовой королевы Александры. Та, равным образом вследствие скудной юности в родительском доме, в замужестве дала полную волю желаниям обзавестись дорогостоящими украшениями и на своей коронации была увешана ими подобно восточному божку. На каком-то торжестве у родственников в Пруссии в 1912 году на королеве Мэри насчитали девять бриллиантовых ожерелий, шесть брошей, два браслета и пару серег. Драгоценную диадему с бриллиантами она надевала к ужину каждый день, даже если сидела за столом только в обществе мужа. Безусловно, отдельного рассказа заслуживает история с присвоением, не побоюсь этого слова, по крайней мере части драгоценностей вдовствующей российской императрицы Марии Федоровны.