Сочувствующий - Вьет Тхань Нгуен

В мои обязанности входило объяснять членам массовки, где выдают костюмы и когда плестись на съемки; кроме того, я должен был следить, чтобы их кормили привычной едой, чтобы им еженедельно выплачивали их скудные доллары и чтобы на все предназначенные для них роли хватало людей. Большинство этих ролей подпадали под категорию местного жителя, то есть Возможно-невинного-но-может-быть-и-вьетконговца-которого-возможно-убьют-за-то-что-он-невинный-или-за-то-что-он-вьетконговец. Многие статисты уже хорошо знали эту роль и потому не нуждались в моей психологической подготовке к тому, что их взорвут, лишат конечностей или просто застрелят. Следующей по размеру категорией были солдаты Армии Республики Вьетнам, то бишь борцы за свободу. Их хотели играть все члены массовки мужского пола, даже несмотря на то, что с точки зрения американских военных это была категория Возможно-друга-но-может-быть-и-врага-которого-возможно-убьют-за-то-что-он-друг-или-за-то-что-враг. При немалом количестве ветеранов АРВ среди статистов я легко набирал исполнителей на эти роли. Самой хлопотной была категория партизана Национального освободительного фронта, презрительно именуемого вьетконгом, то есть Возможно-заблудшего-националиста-но-может-быть-и-ненавистного-красного-коммуниста-но-в-общем-какая-разница-так-что-мочи-его-(ее) – по-любому. Никто не хотел быть вьетконговцем, то бишь борцом за свободу, и даже притворяться таковым. Борцы за свободу из числа беженцев ненавидели этих других борцов за свободу с обескураживающей, хотя и понятной истовостью.

Как всегда, проблему решили деньги. После настоятельных убеждений с моей стороны Вайолет согласилась удвоить плату тем, кто будет изображать вьетконговцев, – стимул, побудивший этих борцов за свободу забыть, что играть других борцов за свободу еще недавно казалось совершенно неприемлемым. Доля их прежнего отвращения объяснялась тем, что кто-то из них должен был пытать Биня и насиловать его сестру. Мои отношения с Творцом сильно пострадали в связи с последней сценой, хотя он был уже и так недоволен моим заступничеством за статистов по части их жалованья. Понимая, что ничего хорошего ждать не стоит, я все-таки присел за его столик во время ланча накануне того дня, когда должны были снимать сцену изнасилования Ким Май, и поинтересовался, действительно ли это так уж необходимо. Вам не кажется, что это перебор? – спросил я. Маленькая порция шоковой терапии еще никогда не вредила зрителям, ответил он, направив на меня вилку. Иногда им полезно дать пинка по отсиженной заднице, чтобы они хоть что-нибудь почувствовали. Отхлестать, так сказать, по обеим щекам, и я не лицо имею в виду. Это война, а на войне иногда насилуют. И я обязан это показать, а не слушать всяких холуев.

Этот беспричинный выпад ошеломил меня – слово холуй заиграло в моем мозгу всеми пронзительными красками уорхоловской картины. Я не холуй, наконец выговорил я. Он фыркнул. Разве не так ваши соотечественники называют тех, кто помогает белым людям вроде меня? Или вам больше нравится неудачник?

Тут мне трудно было с ним не согласиться. Тот, кем я себя позиционировал, и вправду относился к разряду неудачников, проигравших войну, и то, что американцы тоже ее проиграли, дела не меняло. Ладно, я неудачник, сказал я. Неудачник, потому что поверил всему, что ваша Америка обещала таким, как я. Вы пришли и сказали, что мы друзья, но тогда мы не знали, что вы никогда не будете доверять нам и уж тем более уважать нас. Только неудачники могли не видеть того, что сейчас вполне очевидно: что вы никогда не захотите дружить с теми, кто по-настоящему хочет с вами дружить. В глубине души вы понимаете, что поверить вашим обещаниям могут только дураки и предатели.

Не думайте, что он дал мне высказаться без помех. Это было не в его стиле. Забавно! – обронил он вскоре после начала моей речи. Присосался к моей титьке и еще читает мне мораль. Всезнайка, который ни хрена не знает, мудрила без буквы “р”. Знаешь, у кого еще есть мнение обо всем, что никого больше не волнует? У моей слабоумной бабушки. Думаешь, если ты учился в колледже, люди будут тебя слушать? Получил своего сраного бакалавра, так радуйся и молчи в тряпочку.

Возможно, я зашел чересчур далеко, предложив ему совершить фелляцию при моем пассивном участии, но и он зашел чересчур далеко, пригрозив меня убить. Он всегда угрожает кого-нибудь убить, сказала Вайолет, когда я сообщил ей о случившемся. Это он фигурально. Обещание выковырять мне глаза ложкой и принудительно накормить ими меня самого едва ли можно было счесть фигуральным, так же как и сцену с изнасилованием Ким Май. Нет – если судить по сценарию, это был плод жестокого воображения. Что же касается собственно съемок этого эпизода, то на них присутствовали только Творец, горстка избранных членов группы, четверо насильников и сама Азия Су. Мне было суждено увидеть его лишь через год с небольшим в тесном бангкокском кинотеатре. Зато две недели спустя я наблюдал за мастерским перформансом Джеймса Юна, которого обнажили до пояса и привязали к доске. Доску оперли на тело статиста, изображающего убитого ополченца, так что голова Юна, имевшего несколько встревоженный вид, откинулась к земле. В такой позе его должны были подвергнуть пытке водой те же четыре вьетконговца, что изнасиловали Ким Май. Стоя около Юна, Творец командовал статистами с моей помощью, хотя на меня самого не взглянул ни разу: напрямую мы с ним теперь не общались.

По сюжету в этом месте у вас происходит первый контакт с врагом, сказал Творец насильникам. Он выбрал их за особую свирепость, проявленную в различных сценах, а также за благоприятные физические данные – кожу цвета гнилых бананов и рептильи щелочки глаз. Вы устроили засаду вражескому дозору, и в живых остался только один. Это прислужник капиталистов, лакей, прихлебатель, марионетка. Для вас нет ничего отвратительнее, чем продать свою родину за горсть риса и несколько долларов. Ваш собственный батальон наполовину уничтожен. Сотни ваших братьев погибли, и еще сотни погибнут в надвигающейся битве. Вы готовы пожертвовать собой ради отечества, но вас гложет понятный страх. И вот появляется этот негодяй, этот предатель с желтой кожей, но белой душонкой. Вы ненавидите эту сволочь. Вы твердо намерены заставить его сначала признаться во всех своих реакционных грехах, а потом сполна расплатиться за них. Но прежде всего – запомните! – старайтесь получить удовольствие, будьте самими собой и ведите себя естественно!

Эти инструкции вызвали у статистов некоторое недоумение. Самый высокий, по званию сержант, спросил: он хочет, чтобы мы пытали этого парня и притворялись, что нам это приятно?

Самый низенький сказал: но при чем тут “ведите себя естественно”?

Высокий сержант сказал: да он все время так говорит.

Но вести себя как вьетконговец неестественно, сказал Коротышка.

Все ясно? – спросил Творец.

Да, что тут неясного? – добавил Джеймс Юн.

Йес, откликнулся высокий сержант. Ви о’кей. Ви намбер ван. Потом он снова перешел на вьетнамский и сказал остальным: слушайте. Какая разница, что он говорит? Он хочет, чтобы мы вели себя естественно, но мы будем вести себя неестественно. Мы же гребаный вьетконг. Поняли?

Они поняли его отлично. Это была система Станиславского во всей своей красе: четверо негодующих беженцев и бывших борцов за свободу вживаются в омерзительный психологический образ борцов за свободу с другой стороны. Стоило включить камеру, как эта великолепная четверка без дальнейших понуканий Творца принялась вопить и брызгать над объектом своей ненависти ядовитой слюной. По сценарию, герой Юна Бинь, он же Бенни, угодил в плен во время вылазки под командованием единственного негра среди американских десантников, сержанта Пита Финча. Как объяснялось ранее, Финч сумел проследить свою генеалогию до Аттикуса Финча, который два века тому назад принял мученическую смерть от британских “красных мундиров” в Бостоне и стал первым знаменитым чернокожим, отдавшим жизнь за дело белых людей. Это объяснение немедленно скрепляло жребий Финча роковой печатью. Когда наступал его час, он попадал ногой в ловушку – капкан из бамбуковых шипов. Затем остаток взвода ополченцев сноровисто истреблялся, а Финч с Бинем отстреливались, пока первый не терял сознание, а у второго не кончались патроны. Схватив их, вьетконговцы совершали над Финчем одно из своих жутких, чудовищных надругательств – а именно кастрировали его и засовывали отрезанное ему в рот. То же самое, как рассказывал нам Клод на курсе по ведению допросов, учиняли некоторые племена коренных американцев со своими непрошеными белыми гостями, хотя представляли собой совсем иную расу, отделенную от нас тысячами миль и сотней с лишним лет. Полюбуйтесь, сказал он, демонстрируя нам архаичное черно-белое изображение этой дикарской расправы. За ним последовал другой слайд – черно-белая фотография с трупом солдата американской армии, изуродованным вьетконговцами аналогичным образом. Теперь-то вы видите, как много общего у разных народов? – спросил Клод, переходя к очередному слайду: солдат американской армии мочится на труп вьетконговца.