Священное воинство - Джеймс Рестон

Этот смелый и остроумный план закончился провалом. «Горючий корабль» был подожжен, как и планировалось, но, когда он вместе с судном, на котором установили осадную башню, приблизился к «Башне мух», ветер вдруг переменился, и оба корабля отнесло в сторону. Нападающие отчаянно пытались все же причалить к молу, но в это время защитники башни обрушили на них лавину «греческого огня», и их корабль также загорелся. Нескольким пизанцам все же удалось кое-как добраться до мола, но, когда они стали устанавливать свои лестницы, на них снова обрушился «греческий огонь» и им пришлось убраться. Тем временем на третьем корабле после несчастий, случившихся с первыми двумя, начались раздоры и смятение. Их удалось взять почти без боя. Когда это морское сражение закончилось, ликующие защитники города, конечно, приписали честь этой победы Аллаху.

Как писал знаменитый арабский историк Беха аль-Дин, «эти события явились, несомненно, проявлением воли Аллаха, и свершившиеся чудеса подкрепляют веру в Аллаха. То был день утверждения истины».

Однако если мусульманскому судну удавалось прошмыгнуть в порт Акры, а мусульманским воинам — вывести из строя баллисту крестоносцев или отбить их очередную атаку, то вскоре после этого на помощь крестоносцам приходили новые корабли и привозили подкрепления, продовольствие и новые метательные машины. Усиление позиций крестоносцев привело к тому, что Саладину пришлось постепенно отводить свои войска с передовых позиций, оставив лишь аванпост из тысячи воинов на холме Тель-Кейсан. Расширяя кольцо своих войск вокруг лагеря врага, султан надеялся, что это подтолкнет противника на новые безрассудные атаки. С другой стороны, он понимал, что теперь этими вылазками будут руководить более квалифицированные командиры.

Хотя во время этой застойной «позиционной войны» совершались время от времени подвиги и случались яркие эпизоды, в целом боевые действия тянулись вяло и противники хорошо изучили друг друга, зная, чего можно ожидать с неприятельской стороны. Солдаты-крестоносцы, сидя у лагерных костров, нередко коротали время за рассказами о «героических» происшествиях на этой войне. Многие из этих историй, дошедших до нас, как это вообще часто бывает с солдатскими рассказами, имели непристойный характер. Рассказывали о том, как мусульманский всадник якобы напал на европейского солдата, когда тот присел на корточки, чтобы справить нужду, и тот-де нанес противнику меткий удар камнем по голове; сообщали о том, что некий мусульманин, стоя на крепостной стене, будто бы хотел помочиться рядом с изображением креста, но получил стрелу в сердце; упоминали о каком-то мусульманском командире, который продолжал сражаться, когда его солдаты отступили, и хотел бросить в сторону крестоносцев сосуд с «греческим огнем», но его сбили с коня, и мусульманин при падении уронил этот сосуд на собственные гениталии и т. д.

Рассказывали еще историю о том как будто бы однажды на нейтральной территории встретились турок и житель Уэльса. Первым заговорил турок: «Я вижу, ты хороший стрелок из лука. Меня с детства обучили искусству стрельбы, а зовут меня Граммахир. Я пользуюсь славой среди своего народа и известен своими победами. Кто ты, из какой страны и каким именем я могу иметь удовольствие называть тебя?»

На эту по-восточному цветистую речь уэльсец отвечал в духе своего племени: кратко, холодно, сообщив лишь факты.

«Давай испытаем, кто из нас лучший стрелок, — предложил турок. — Станем против друг друга, и каждый из нас возьмет стрелу и натянет тетиву. Сначала ты будешь стоять не двигаясь, а я выстрелю в тебя, а потом ты выстрелишь в меня, если я не попаду».

Храбрый уэльсец согласился на это предложение. Турок сделал свой выстрел, но промахнулся. Довольный уэльсец стал готовить свой лук, но турок вдруг возразил: «Нет, я так не согласен. Лучше я снова выстрелю в тебя, а ты потом дважды выстрелишь в меня».

«Ты не выполняешь собственное условие! — вскричал возмущенный уэльсец. — Если ты не сдержишь его, Господь покарает тебя за вероломство». С этими словами он поспешно выпустил стрелу в турка и попал ему в сердце, пока тот, не глядя на противника, подбирал стрелу для нового выстрела.

«Ты не выполнил наше соглашение, а я не сдержал слова», — сказал грубый уэльсец, стоя над убитым противником.

Можно себе представить, с каким восторгом была воспринята в свое время эта история солдатами, сидевшими у костра.

Рассказывали свои истории и в мусульманском лагере, но там любили похвалиться великодушием своего вождя.

Согласно одному из таких рассказов, однажды к Саладину будто бы привели большую группу пленных франков, захваченных в Бейруте. Среди них оказался один глубокий старик, и султан спросил, зачем же он, в его возрасте, приехал в Палестину. «Я сделал это лишь для того, чтобы совершить паломничество в церковь Воскресения», — ответил тот. Саладин был тронут и велел освободить старого паломника и даже дал ему коня и эскорт, чтобы его пропустили воины самого же султана. Повелитель правоверных также не разрешил своим молодым командирам казнить остальных пленных, а на их возражения ответил: «Не следует привыкать проливать кровь людей ради забавы».

Между тем Саладин, сидя в шатре на Холме рожковых деревьев, был погружен в глубокие раздумья о том, как найти выход из создавшегося положения. Ему доставляли немало беспокойства остатки армии Фридриха Барбароссы. Султан вздохнул с облегчением, узнав, что после гибели императора от его стотысячного войска осталось всего тысяч пять человек, но эти стойкие бойцы уже достигли Триполи и двигались на юг, к Акре, предводительствуемые герцогом Австрийским, опытным военачальником. Помощники Саладина предлагали ему напасть на германцев, когда они будут идти по опасной тропе высоко над уровнем моря, которую именовали «тирской лестницей», но султан отказался это сделать.

Германцы были для него не единственным и даже не главным источником тревоги. От шпионов в стане врага, из своих источников в Константинополе и от армянских священников Саладин знал, что на Палестину идут походом английский и французский короли с большой армией. Вожаки крестоносцев, чтобы подорвать боевой дух противника, распространяли почти легендарные рассказы о могуществе английского короля, который в этих историях выглядел чуть ли не мифическим персонажем. Основная мораль этих рассказов сводилась к следующему: если уж Саладин до сих пор не смог освободить Акру от осады, имея дело с королем Ги, то где уж ему тягаться с таким гигантом, как король Ричард!

Положение казалось отчаянным. Саладин, верный своей религии, искал утешения в Коране, особенно в описании «Священного испытания», когда неверные напали на священный город Медину: «Смотрите, они поражают вас и сверху, и снизу, и ваши глаза затуманились, и ваши сердца трепещут, и к вам приходят суетные мысли о воле Аллаха! Так проверяются истинно верующие; они же пошатнулись и заколебались».

Далее там говорилось о лицемерах, которые смущали ум верующих тщетными надеждами. И у Саладина были сейчас свои лицемеры и усомнившиеся. Однако Коран говорит о том, что в той битве мусульмане, по милости Аллаха, были спасены. Милость Его спасет их и теперь, в этом Саладин не мог усомниться.