На златом престоле - Олег Яковлев

Из Ближних пещер они проследовали в Дальние, расположенные ниже по горе. Здесь сильнее чувствовалась сырость, стало ещё темнее. Наконец, служка остановился возле одной из келий. Навстречу Ярославу поднялся ветхий летами старец с морщинистым жёлтым лицом, худой, с белой бородой до колен. За спиной его виден был чёрный куколь[195], такого же цвета долгое одеяние было в нескольких местах аккуратно заштопано.

— Игумен Акиндин? — вопросил Ярослав старца.

— Он самый. Здрав будь, княже. Господь милосердный да пребывает с тобой, — голос у старика оказался неожиданно сильным. — Разумею, Ярослав, князь галицкий, предо мною?

— Это так, святой отец.

Вспыхнули свечи в фигурном трёхсвечнике на столе. Игумен пригласил Ярослава сесть на низкую дощатую скамеечку. Было холодно и сыро, в углу по стене сочилась вода. На столе рядом с трёхсвечником лежала краюха хлеба, стояла деревянная миса и жбан с водой. Медный ларь и крытое грубым рядном[196] деревянное ложе — вот и всё убранство утлого жилища печерского монаха.

— Не перебрался покуда в покои. Недавно игуменствую, — пояснил Акиндин. — После Петрова поста перейду наверх. Последние деньки в молитвах доживаю. А тамо пойдут дела разноличные — воск надобен для обители, книги, одежды, сосуды церковные. Да много чего. За всем сим игумен назирать должон. А ты, княже, по каким делам у нас?

— Поклониться пришёл святым мощам преподобных Феодосия и Антония. Ну, и потом... Отче, посылал аз в монастырь перевод Хроники Амартола...

— Помню, как же. Скажу тако. Наделил тя, Ярославе, Господь и уменьем книжным, и слогом добрым. — Акиндин кликнул служку. — Позови брата Варсонофия!

Через некоторое время в келью прошёл высокий монах в чёрном куколе. В руках он держал толстую книгу в деревянном окладе, украшенную медными застёжками.

— Вот твоя Хроника, — сказал Акиндин. — Переписана мнихами нашими, заставками, рисунками дополнена. Два лета списывали.

Долго смотрел Ярослав книгу, листал осторожно пергаментные страницы, восхищался красотой букв и рисунками. Вот заглавная «В» извивается киноварью, стрелы и щит начертаны, вот птица вещая синим с изумрудным цветами изукрашена, а вот старец седой в полотняной рубахе белой склонился над летописью.

— Твой, княже, труд, ты переводил, писал, — говорил И1умен.

Становилось от этих слов молодому князю приятно, легко, все заботы мирские уходили куда-то посторонь, была только эта книга, были монахи и была радость от хорошо сделанного труда.

«Господи, хоть что-то доброе содеял!» — подумалось Ярославу.

— Забирай, княже, хронику. Твоё се детище, — молвил Акиндин.

— Книгу сию дарую монастырю. И прошу поминать имя моё в молитвах. — На глазах Ярослава внезапно выступили слёзы.

Высокий монах унёс книгу из кельи. Некоторое время князь и игумен молчали. Наконец, Ярослав заговорил:

— Просьбу имею, святой отец. Послал бы ты мне в Галич инока или послушника, в грамоте и книжной премудрости смыслённого. Много книг и грамот в хоромах у меня накоплено, а разобрать их недосуг. Знающий человек надобен.

— Пришлю, княже, — кивнул головой Акиндин. — Мнихи такие есть у нас.

Они попрощались. Служка снова вёл Ярослава по подземным переходам, снова видел он кельи и ниши, видел монахов в чёрных одеждах. И думалось: тут совсем другая жизнь течёт, размеренная, спокойная, отрешённая. И во многом она лучше, чище, чем то, что творим мы там, наверху, по ту сторону монастырской ограды. Но для него, князя, эта жизнь чужая, и всегда останется чужой, слишком глубоко и сильно засосал его круговорот мирских дел, порою грязных и отвратительных.

Он шёл, держа в поводу коня, по киевским улицам, замечая, как первые капли тёплого летнего дождя прибивают к земле лёгкую дорожную пыль.

Ни зимой, ни весной никакого Берладника в Киев не привезли. Ярослав хмурился, почти с яростью вспоминая тестев кукиш и своё унижение. Заставил Ольгу писать грамоту Долгорукому, получил короткий ответ: не до Берладника, мол, покуда, иные дела, но о просьбе любимой дочери своей он, Юрий, помнит и всё исполнит... к следующей зиме. А чтоб не огорчалась сильно дщерь, шлёт он ей и внучке Фросиньке дары. Ольга получила соболью шубу, чуть не визжала от восторга, расхаживала в ней по хоромам, хотя стояла летняя жара, переваливалась, стойно матёрая медведица. Годовалой Евфросинье прислал «добрый дедушка» воз деревянных игрушек — были тут и коньки, и звери диковинные новогородской и суздальской работы, и матрёшки, собирающиеся одна в другую. Так и жили: Фрося играла с мамкой, пятилетний Владимир бегал по саду с соседской детворой, Ольга красовалась, Ярослав собирал бояр, ждал и ловил поступающие отовсюду вести.

А приходили они тревожные. Сперва вроде урядились князи, заключили мир, даже и с половцами договорился Долгорукий, но снова, в который раз забузил неуступчивый, твёрдый как кремень Мстислав Изяславич. Из-за какого-то сельца поспорил он с дядей своим, Владимиром Мстиславичем, разгневался и с налёту захватил Владимир-на-Волыни. При этом пограбил Мстислав имение матери Владимира, вдовой княгини Любавы Дмитриевны, отобрал у неё подарки, кои прислала вдове дочь её Фружина, супруга Венгерского Гезы. Незадачливый дядя вначале прибежал к Ярославу в Перемышль, но долго здесь не задержался, унёсся в Угрию просить у короля помощи против разбойника и грабителя.

Добро Любавино и саму вдову Мстислав отправил под охраной в Луцк, сам же изготовился к осаде. Снова назревала ратная гроза.

Вскоре в Галич из Киева от Долгорукого прибыл вооружённый до зубов отряд дружинников.

Шли плечистые добры молодцы, везли на обозах доспехи и оружие, впереди всех гарцевал на огромном вороном коне исполин в княжеском кафтане и багряном корзне с фибулой. Меч в обитых сафьяном ножнах висел за правым плечом на портупее, на шее блестела золотая гривна в три ряда. Борода у незнакомца была узкая и длинная, черноватая, а очи серые и холодные. Внушительный вид имел вершник. А как спустился с коня у ворот терема, как прогромыхал сапогами с боднями по ступеням крыльца, как распахнул дверь в горницу ударом пудового кулака, жутковато сделалось многим собравшимся у Ярослава боярам.

— Вот, князь Ярослав. Послан тестем твоим, Юрием Долгие Руки, к тебе на службу, — пробасил великан, протягивая Ярославу грамоту с печатью.

«Служивый князь. Наподобие Берладника. Удела не имеет, вот и служит другим за хорошие гривны», — думал Ярослав, разворачивая харатейный свиток.

Долгорукий опять издевался, глумился над зятем. Не взял, мол, Ярослав, в прошлое лето Луцк. Верно, дружина у тебя мала и слаба. Вот потому посылаю тебе добрых ратников из Пинска, Турова да Клецка. Ведёт их Святополк Юрьич, сын Юрия Ярославина, такого же безудельного горемыки. Так ты бы, зятюшко, пригрел родственничка сего. Станет сей Святополк служить тебе верно мечом своим харалужным. И добавил особо: клялся Святополк княгиню Ольгу, дщерь возлюбленную мою, ото всех бед боронить.