Никогда с тобой - Адалин Черно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впечатываюсь в его губы своими. Просто прикасаюсь, убеждая себя, что это ничего не значит.
* * *
Неубедительно на самом деле, потому что как только наши губы соприкасаются, на меня такая гамма эмоций сваливается — боюсь не выдержать. Сердце стучит о ребра, как ненормальное, легким катастрофически не хватает воздуха, руки начинают дрожать, а внизу живота возникает неконтролируемые и совершенно непонятные ощущения. Слегка болезненные, но вместе с тем приятные. Когда Тан целует они становятся ярче.
Я не совсем незрелая, понимаю примерно, что это, но от этого лишь страшнее. Я не должна такого чувствовать к Тану. К сводному брату. Наши родители поженятся. Я прокручиваю это в голове раз за разом, напоминаю себе, говорю, что это все — неправильно и вообще Тан меня ненавидит. Мы ведь не нравимся друг другу, мы не встречаемся. Наш поцелуй не должен случаться, но он случается.
Язык Тана за мгновения прорывает барьер и оказывается внутри. Ласкает мой рот, активно проходясь по всей полости. У меня дыхание спирает, когда его вкус смешивается с моим. Терпкий от глинтвейна и горький от выкуренной несколькими минутами ранее сигареты. Вообще, мне никогда не нравился даже запах табака, но вкус Тана почему-то не раздражает совсем.
— Охереть… — горячий хриплый шепот мне в губы. — Просто охереть…
Что именно охереть не понимаю, но судя по тому, что Тан не отпускает, это звучит в положительном контексте. Мы с ним словно с ума сходим. Я в этой стычке теряю себя, растворяюсь в нем, задыхаюсь от переизбытка чувств и отвечаю. Пока не знаю, как правильно, это второй поцелуй в моей жизни. Оба принадлежат ему. Тому, от кого я должна держаться подальше, потому что ничего хорошего у нас в итоге не получится. Такие, как Тан, не встречаются с такими, как я…
— Меня от тебя… кроет, — выдвигает как-то неожиданно. — Пиздец просто.
Его грубость меня не отталкивает. Я вообще не знаю, что должно произойти, чтобы я с ужасом выбежала из машины, хотя это нужно было сделать еще несколько минут назад. Его близость отключает разум и вынуждает творить необъяснимое. То, о чем я никогда прежде не думала. Даже не предполагала, что буду целоваться с парнем. И что он будет говорить все это, а я… задыхаться? От переполняющих эмоций, от него, от его рук, которые забираются под кофту и касаются оголенной кожи.
— Иди сюда…
Прежде, чем я понимаю, что вообще значат его слова, Тан возвращается на свое сидение, увлекая меня следом. Я в его руках, словно пушинка. Маленькая, легкая и невесомая. Оказываюсь на его руках слишком быстро. Непонятно. И взбрыкнуть, отказаться, вернуться обратно не успеваю. Он ничего не позволяет сделать. Лишь прижимает меня к себе ближе, сдавливает в объятиях и снова целует. А еще что-то нажимает, потому что спинка сидения отъежает назад.
Места для маневра становится больше и Тан смело этим пользуется. Обхватывает меня за бедра и с силой наталкивает на себя. У меня напрочь срывается дыхание. Начинаю дышать глубоко и часто, местами слишком сипло. Мне кажется, что я схожу с ума, что мы сгораем вместе с Таном в этой маленькой машине, иначе как объяснить происходящее?
Как объяснить то, что мое сознание отключается, и я позволяю Тану слишком много. Куда больше, чем могла бы позволить после первого поцелуя.
Я разрешаю ему себя трогать.
Глава 37
Тан
— Эмоции — разрушительное. Чувства — лишнее. Ты слышишь, Танский? Отключай это. На заезды — с холодной головой и только так, иначе…
Остаток фразы теряется в том, чего я не должен испытывать. Разрушается под эмоциями, которые накрывают с головой.
Не помогает то, что я прокручиваю слова тренера в голове, пока буквально вгрызаюсь в рот Романовой, срывая поцелуй за поцелуем. Мне мало. Мне чертовски мало нескольких. Мало ее. Недостаточно просто поцелуев и нечаянно брошенных стонов. У меня нехватка Романовой под кожей, хотя по всем признакам тотальный передоз.
Иначе что? Я силюсь вспомнить, пока пересаживаю Романову с пассажирского сидения к себе на руки. Она оказывается сверху, а я наглею и нажимаю на рычаг, чтобы оттолкнуть сиденье назад. Теперь у меня гораздо больше доступа. Куда больше возможности для того, чтобы к ней прикасаться, чтобы ее трогать, чтобы прижиматься к ней.
Она совершенна. Не знаю, почему эта информация вдруг ударяет мне в голову, но ни о чем другом я не могу думать. Пока целую Соню, упиваясь тем, какая она вкусная, попутно трогаю ее тело. Сжимаю в руках талию, обшариваю округлые бедра и сжимаю в руках грудь. Небольшую, но она идеально помещается у меня в руке.
Иначе что? Я снова возвращаюсь к концу фразы. Надо вспомнить, надо, потому что Романовой для меня слишком много. Непозволительно. Она — моя острая фаза разрушения, когда уже понимаешь, что обратно дороги нет, но очень хочешь это остановить. Выдрать из себя с мясом и вернуться туда, когда еще были только симптомы. Увы, уже невозможно. На симптомах я не распознал болезнь, а сейчас — поздно. Ничего не выйдет.
Соня ахает, когда я сжимаю ладонью ее грудь и одновременно с этим толкаюсь членом ей в промежность. Судя по едва различимой дрожи, что прокатывается по всему ее телу, попадаю куда нужно. И ей приятно. Пиздец просто. Я готов кончить в штаны лишь от того, как отзывчиво она дрожит и как с ее губ срываются стоны.
— Тан… — шепчет мое имя, когда смещаюсь с губ на шею, когда оставляю там яркие отметины.
Не знаю зачем. Никогда этой херней не страдал и не любил, когда что-то оставалось от других. Ни засосы, ни царапины — терпеть не мог, а ей — оставляю. Хочу, чтобы видела, чтобы смотрела, вспоминала. И знаю, что увидит он. Я определенно хуевый друг. Не тот, на кого можно положиться в трудную минуту, хотя, видит бог, я думал, что на меня — можно. Что в любой ситуации я горой за друзей. Всегда, что бы не произошло. С Романовой что-то не так. Никакие установки не работают, я просто напрочь на ней повернут.
— Тан… хватит…
Пытается меня отстранить, да только разве я в состоянии позволить? Затыкаю ей рот поцелуем, запечатываю снова, чтобы ничего не говорила, а сам смело проталкиваю руку между нашими телами.