Комендантский год - Александр Тамоников

- Рожами не вышли! - заявил Ермаков. – Слабо нам под карателей косить.

- Да ладно, рожи как рожи, - заявил соков. - Может прав Валентин, товарищ майор. На машине всякое удобнее.

- Тупые вы товарищи! - заявил Гена Ермаков и постучал себя по голове. - Куда поедем-то? На юг, на север? И Шпалерном, и в Рохлином наши друзья гарнизонными стоят, дорогу смотрят, могут появиться тут с минуты на минуту, а на востоке дорог нет, там даже тропы не протоптаны.

- Отставить полемику! - приказал Вадим. - Живо собрать боеприпасы!

Войско майору досталось нерегулярное, на особую дисциплину и исполнительность, рассчитывать не приходилось, но всё же свои люди. Да и главное цель одна - добраться до линии фронта, да перейти ее. Впрочем в этом вопросе не было полного единодушия, имелись желающие вернуться в район базы и хорошенько всыпать карателям, плевать, что убьют, зато на том свете не так тошно будет. К счастью подобные настроения не превалировали. Партизаны снимали с карателей вещевые мешки, немецкие солдатские ранцы, оставляли всё нужное, остальное выбрасывали, в том числе и пулемёт MG, оставшийся без патронов, гранат собрали порядка десятка - неплохое подспорье, обвешивались подсумками с боеприпасами. Кобылин с интересом разглядывал внушительный нож с зазубренным обушком, поколебался и сунул его за пояс.

Нетерпение гнало всех с дороги, люди побежали на восток от проезжей части, ворвались в кусты, передохнули полминуты. Дальше они шли в колонну по одному, не сбиваясь с выбранного направления. Вадим замыкал процессию, иногда останавливался, слушал - пока за спиной было тихо, но это не повод сбавлять темп. Алевтина часто оглядывалась, облизывала сухие губы. Обрывались кусты, группа вступила в старый чёрный осинник.

- Товарищ майор, вы уверены, что мы поступаем правильно? - обернувшись прокричал Курицын. - Дорога недолго будет пустая, кто-то проедет, сразу найдут и машину, и трупы. Долго ли погоню устроить? Мы же, как стадо слонов тропу топчем - её видать невооружённым глазом. Нам-то тяжело, а они по готовому пойдут.

- Что ты предлагаешь? Летать по воздуху мы пока не научились. Не волнуйся, сразу погоню не наладят, согласуют с начальством, подтянут силы.

- Давайте поставим растяжку, товарищ майор! - предложил Гена. - А что, минутное дело: верёвка есть, гранат завались, мы можем парочку связать для громкости, не впервые же родились, да?

- Бери Кобылина и ставьте, да хорошенько замаскируйте. Потом догоните.

В словах Курицына имелось сермяжная, никем не оспариваемая, правда. Сбить со следа погоню у них возможностей не имелось. Лесной массив был огромен, пока не прерывался, сомнительно, чтобы в нём промышляли дикие партизаны. В такой глуши только с голоду помереть. Ермаков и Кобылин вскоре догнали группу, ушли вперёд и принялись прокладывать тропу. Рослый Кобылин махал своим трофейным устрашающим ножом, рубил сухие ветки, давил репейник и папоротник, усмехался Роман Курицына, дескать проходите мужики и дамы стежка протоптана.

Лесной массив покорялся с боем, люди тяжело дышали. Первый привал они сделали минут через сорок, подкопить силёнок было бы неплохо. Все упали в траву, курильщики схватились за сигареты, позаимствованные у мёртвых карателей, дымили прерываясь на кашель первые минуты никто не мог сказать ни слова. Алевтина подползла к Вадиму, пристроилась рядом, ухмыльнулся Тищенко, возлежавший на соседнем бугорке. Женщина была бледна, но держалась, её лицо осунулось и заострилось, она повязала косынку, но волосы, испачканные в земле, просились наружу, лезли в глаза.

- Ты ничего, живая?

- Зачем спрашиваешь? - Алевтина закрыла глаза. – Да, я жива. Ни когда так прекрасно себя не чувствовала. Знаешь, Вадим, если сразу не сдохла, то, наверное и дальше продержусь.

Люди кряхтели, искали приемлемые позы. Тищенко привалился к бугорку, пристроил подмышку пухлый вещмешок, этот товарищ был расточительный, обдирал мертвецов как липку, избавлял их от консервных банок, тёплых носков, личной вязки, имеющих сомнительную ценность в разгаре лета. Кобылину не понравилось качество немецких сигарет, он сделал две затяжки, открыл рот, чтобы от души выругаться, но передумал, взялся сворачивать самокрутку, к нему подполз взъерошенный Сухов, стал клянчить покурить, Кобылин сунул ему кисет, чтобы отстал. Русский табачок был куда ароматней, полезнее. Всхлипнула Софья Николаевна, свернулась клубком, застыла, равнодушно смотрела как по её руке ползёт чёрный рогатый жук, представитель лесные фауны, тоже задумался, остановился ненадолго в ложбинке между большим и указательным пальцем, потом двинулся по своим делам. Дед Касьян всё больше напоминающий лесную нежить выщипывал из бороды дары русского леса. Застыл в позе мёртвого человека Алик Горкин, скрестил руки на груди, молитвенно смотрел в небо. Его угрюмо разглядывали Ермаков и комсорг Богомолов, пристроившиеся особняком на поваленном дереве.

В этот момент Вадим почувствовал, как кожа его начала вдруг покрываться мурашками, в желудке образовалась пустота, поползла наверх, повышенную, порой ничем не объяснимую, чувствительность он начал замечать за собой пару лет назад, это не было интуицией или чем-то подобным, Зорин просто кожей чувствовал неприятности, иногда ошибался, но в большинстве случаев они случались. В данный момент он воспринимал тяжёлую ненависть, исходящую от человека, находящегося здесь, рядом с ним, она просто растекалась по округе. К кому это относилось? К нему лично или ко всем было непонятно, но воздух буквально дрожал. Вадим купался в чужой ауре, чувствовал как на него наползает что-то грязное, удушливое. Это замечал сейчас только он, не всем дана повышенная чувствительность, именно она уже не раз спасала жизнь Зорину. Он на миг напрягся и тут же расслабился, сделал пустое лицо, чтобы ничем себя не выдать. В группе присутствовал чужак, именно тот, о котором говорил Задорожный, о нём предупреждал подпольщик Егор Захарович, этот негодяй был здесь, рядился под своего, вел себя как все и был крайне зол, что вынужден это делать.

- С тобой всё в порядке? - прошептала приподнимаясь Алевтина. – Ты, словно вспомнил что-то, напрягся весь.

- Показалась тебе, судорога у меня была, прошла уже.

Он украдкой, из под приоткрытых век разглядывал людей: кто это мог быть, за исключением, разумеется, Алевтины? Сигнал был сильный, кожа до сих пор не отходила. Да кто угодно, поза и выражение лица вовсе не обязана соответствовать тому, что у человека на душе. Этот чужак ненавидел всех их, был бы рад стереть в порошок, но не мог, не затем его сюда послали. Он реально рисковал, ведь карателям не объяснишь кто ты такой, на смех поднимут и прикончат. Вот и приходилось ему спасать свою жизнь вместе со всеми, вести себя как все, убивать пособников фашистов при любой возможности. С этим у агента проблем не было. На людей Каминского он плевал, как на прочих русских - это временные союзники, расходный материал, их не должно быть очень много. Цель у агента куда более серьёзная, он до самого конца так и останется своим, будет выглядеть героем, его задача выйти в советский тыл, предварительно создав себе достойное реноме. Чем больше свидетелей его подвигов останется в живых, тем ему же лучше, значит нечего переживать, агент понервничает, по психует и успокоиться или нет. Майор Зорин не должен был подавать вида, иначе противник постарается от него избавиться, а защититься невозможно, когда подозревается каждый. Рассеянный взгляд Вадима скользил по лицам партизан, это мог быть тот из них, на кого подумаешь в последнюю очередь. Валентин Богомолов шарил по карманам, сделав сосредоточенное лицо.