Отпуск строгого режима - Кирилл Казанцев

У Бороды начал дергаться желудок, он чувствовал, что сейчас его вывернет наизнанку. А его трогали и толкали, обнимали и целовали в шею, покусывали и совали кончик языка в уши. Он же один был мужиком, героем, которого хотели все эти лжедамы заполучить.

— Стриптиз дэнс! — крикнули из зала.

— Стриптиз! Стриптиз!

— Давай покажи себя, — шепнул ему голубец.

Борода толкнул его кулаком в правую накладную грудь, она шлепнула, как резиновый шарик. Голубец полетел в толпу. Остальные запищали и возбудились еще больше.

Расталкивая толпу, Борода начал пробираться к выходу.

— Пошла, пошел на х…й. Руки убрала, убрал! — орал он на тех, кто пытался до него дотронуться.

А на нем висли и хохотали прямо в лицо, страстно дышали, чуть ли на заглатывая его ушную раковину.

И когда Борода почувствовал, что чья-то рука усердно мацает его между ног, он не выдержал и вмазал в первую попавшуюся размалеванную рожу. Гей, брызнув изо рта кровью, отлетел в толпу. Толпа завизжала.

— Бойз! Кам ту ас![41]Бойз! — заверещало несколько голосов.

Тут же в зал вбежали не то охранники, не то активные геи-качки.

— Хей ю![42]— Трое коротко стриженных парней с выступающими из-под облегающих маек мышцами показали на Бороду и вплотную подступили к нему.

— Пидорам не дамся! — завопил он и, прижав подбородок к ключицам, ринулся на самого низкого.

Борода головой попал ему точно в солнечное сплетение, опрокинул, пробежал несколько метров, рассекая разношерстную толпу, схватил напольную вазу с цветами, бросил в своих преследователей. Взбежал по лестнице на второй этаж. Лягнул в челюсть еще одного гея-качка. Вторая ваза, стоявшая у окна, полетела в стекло. Затем, как настоящий Бэтмен, Борода, расставив руки, спланировал на клумбу метров с пяти. Упал, сделал кувырок, поднялся и, не мешкая, ринулся к забору.

За ним из виллы уже выскакивала разношерстная толпа геев. Одни смеялись, другие кричали что-то злое, третьи аплодировали, воспринимая все происходящее как круто придуманную анимацию.

Борода с разбега запрыгнул на забор, в одночасье перемахнул его и что есть духу побежал в сторону моря. За его спиной развевался черный «крылатый» плащ Бэтмена.

Светка и Ленка проснулись у себя в номере. Поспать после клевого обеда под коньячок — самое то! Правда, обед был поздним, часа в четыре. Как раз дико жарило солнце. Поэтому подружки позволили себе сиесту — сладкий дневной сон.

Проснулись они, когда жара спала и можно было идти на воздух, не опасаясь обгореть или получить тепловой удар.

— Светка, знаешь, что я подумала? — сказала Ленка, широко зевая.

— Наверное, что-то умное. Ведь ты умная. Это я дуреха: втюрюсь в козла, а потом переживаю всем сердцем. Так, знаешь, сердце болит, — схватилась за грудь Светка.

— Я прекрасно тебя понимаю. Нам надо сделать все возможное, что от нас зависит, а там будь что будет.

— И что ты придумала? — Светка с интересом посмотрела на подругу.

— А вот что. Этот твой Валет-фокусник не просто так сидел на скамейке, воздухом дышал, с женской сумочкой в обнимку. Он поджидал ее.

— Ты просто у меня с языка мои же слова срываешь. Я, как увидела, сразу же об этом подумала, — сказала Светка, хотя эта мысль у нее возникла только сейчас.

— Значит, там он хотел встретить ее, — щелкнула пальцами Ленка. — И он не знает, когда она придет. А если твой Валет ее еще не встретил, то будет и вечером поджидать.

— Ты хочешь сказать, что она не турчанка, — вслух подумала Светка, — и живет где-то в соседнем отеле, так?

— Так.

— Она туристка?

— Конечно, элементарно, Ватсон, — кивнула Ленка.

— Вот вопрос — иностранка она или нет? — закусила губу Светка.

— Сумка, честно говоря, неплоха… — оценила подарок Валета Ленка. — Явно хочет произвести впечатление. Может, и европейка. Но если прикинуть с другой стороны — что, у европеек сумок нет? Им любая сумка по барабану. Они все феминистки охеренные и одеваются отвратно. А вот нашей бабе покажи крутую сумочку — она ахнет, рот раскроет, растает, а потом и ноги расставит.

— Я ей ноги расставлю! — часто задышала Светка, раздула ноздри и покраснела, — я ей волосы повыдираю и долго-долго буду ее рожу тереть об асфальт!

— Я тебе помогу, — поддержала подругу Ленка. — Ведь если это русская, то, значит, этот ушлый Валетик-пистолетик мог с ней и при тебе изменять.

— Вот кобель! — взревела Светка и полезла на стенку.

— И сюда приперся только ради нее.

— Падла конченая, — сжимала кулаки дочка мента.

— Кто? Он или она?

— Оба падлы конченые, — разъярилась Светка.

— Покажем, кто мы есть? — проговорила Ленка.

— Покажем!

— Отомстим!

— Отомстим!

Две подружки быстро оделись в кимоно, чтобы навести на пассию Валета больше ужаса.

— Парики надеваем? — поинтересовалась Ленка.

— Нет, пойдем с открытым забралом! Пускай видит, что я все знаю! Мне скрывать нечего, и прятаться я больше не намерена.

— Как хочешь!

Подружки отправились к уже известной им скамейке на Кактусовой улице.

Солнце, как вчера, как позавчера, как тысячу и миллион лет назад, клонилось к закату.

Валет сидел на той же скамейке и думал об Элеоноре. Он просто места себе не находил, ничего не мог делать, ни думать, ни есть, ни загорать, ни плавать, его голова под завязку была наполнена образом этой красивой, стройной, нежной, очаровательной девушки.

Как только днем Светка и Ленка исчезли с горизонта, он вернулся и ждал на той же самой скамейке Элеонору.

Ждать несколько часов подряд тяжело. Обыкновенным людям. А вот Валет, сомкнув безымянный и большой палец в кольцо, медитировал, бурча себе под нос — «аоуммммм». Он выгонял мысли из головы, мысли обо всем, о небе, о солнце, о море, о России, о Турции, но мысли об Элеоноре он выгнать не мог.

И Элеонора материализовалась. Цокая каблучками, его возлюбленная спускалась по Кактусовой улице. Все та же обалденная походка, все та же притягательная фигура и все тот же очаровательный взгляд.

Валет подскочил — вся медитация рассыпалась как карточный домик. Карманник пошел ей навстречу:

— Привет!

— О, Валентин! Привет, — смущенно улыбнулась Элеонора.