Зов чужого прошлого - Марьяна Сурикова

Мне хотелось отобрать мерно ходившую по лошадиному боку щетку и зашвырнуть подальше, потому что маг и бровью не повел.

– Это при том, что едва встретила мужчину, поцеловалась с ним, но даже понятия не имеет, вдруг он одержимый психопат!

– Точная формулировка.

Я всплеснула руками, уже не зная, как поколебать эту полнейшую невозмутимость. Задрала ногу, поставила ее на камень и подняла ткань почти до колена, указав на браслет.

– Его нужно проверить.

Маг выразительно поднял брови.

– Прямо сейчас!

– Я похож на сумасшедшего?

– Да.

– Применять запретный прием за спиной недремлющего мага?

– А вчера он дремал? Маг спустился к реке, я видела.

Я демонстративно щелкнула застежкой и стащила с ноги браслет.

– Готова зарядить медальон-накопитель, если согласишься.

– Успокойся, Сэйна. Прекрасная незнакомка не зомби.

– Значит, кровь любишь больше?

– Не слишком, хотя ко вкусу твоей начинаю привыкать.

– Да что еще сделать? Почему ты отказываешься?

Маг задумчиво постучал пальцем по подбородку.

– Не люблю, когда настаивают.

– Неужто?

– Ты не терпишь зависимости, я – приказов. Каждому – свое.

Эйден оперся на круп коня и насмешливо созерцал, как раздраженно одергиваю накидку и стискиваю в ладони защитный накопитель.

– Нет, значит?

– Настойчивые женщины пошли. Совсем времена изменились.

Чтоб тебя! Я буквально упрашиваю, а он издевается.

– Мужчины нынче нерешительные. Отказываются. Даже не понять: почему?

Он сделал вид, будто размышляет.

– Отчего же непонятно? Вдруг увлекусь, не остановлюсь вовремя. Привязка привязкой, но до конца путешествия ты нужна мне живой.

Знакомая улыбка холодным призраком мелькнула на губах, прозрачные глаза плеснули равнодушием.

Я резко отвернулась, а чтобы не огибать его, пошла вдоль зарослей и дальше по широкому кругу снова к лагерю. Мало дара убеждения, отрезвлять горячие головы маг тоже хорошо умел. Вернувшись к шатру, бродила рядом с ним, пока арксак не прокричал: «Грузите воду на платформу, скоро выдвигаемся!»

Зона пустынь началась внезапно. Вот ехали-ехали, по бокам росли чахлые кустики и деревца, а потом за поворотом открылась равнина без растений. Каменистая неровная местность, в которой разве что перекати-поле встречалось. И по ней каравану предстояло брести весь день. Арксак предупредил, что миновать эту территорию удастся лишь вечером. Он понукал всех ехать быстрее, несмотря на пекло, поскольку после захода солнца температура на этом отрезке падала слишком резко, и задерживаться было нельзя.

Я укрылась в шатре сразу же, как только повеяло жарким зноем, а в горле мигом стало сухо. Душно было всем, однако всадники не спешили на платформы. Как я предположила, это увеличивало нагрузку на мага, управлявшего ими, потому женщины имели роскошь укрыться в тени, а мужчины продолжали ехать верхом. Мне довелось оценить, зачем арксак наполнял бурдюки водой. У каждого в шатре была питьевая в бутылях, а вот речную использовали для охлаждения. Всадники умывали лицо и поливали ей головы так, чтобы часть выплескивалась на плечи и грудь. Мне тоже захотелось встать под импровизированный душ, но приходилось довольствоваться обтираниями. В деревянные бочонки, установленные на каждой платформе, тоже набрали речной воды. И я периодически погружала туда платок, прячась в шатре, чтобы беспрепятственно отереть лицо и грудь. А потом пришла идея, как сократить это томительно тянущееся время.

Я запустила руку в карман платья и извлекла кулон. Провела над ним ладонью, отчего дневник сразу увеличился в размерах, и открыла страницу. Вдохнула поглубже, настраиваясь на то, что ожидало впереди, и перенеслась в иное время.

Знойный мир пустыни подернулся дымкой, отпуская меня в прохладу старого замка, где по широким коридорам я шла вслед за слугой. Сегодня светлейший кардинал проверял возможных помощников, одного из которых собирался выбрать себе в переводчики.

В просторной комнате, примыкавшей к кабинету правой руки самого владыки, набилось прилично народу. Оказывается, были во дворце те, кто неплохо говорил по-саркански. Я изъяснялась благодаря бабушке, родившейся на островах, а ольхарскому научил дедушка. Это был необычайный симбиоз двух культур. Отсюда мне досталось сочетание оливковой кожи, зеленых глаз и вишневых волос.

Женщин в приемной не оказалось, что и неудивительно, ведь на данный период времени из смесок высокого положения во дворце жила лишь я. Не пожелай муж представить ко двору, тоже осталась бы в фамильном поместье. Не любила служить экзотичной диковинкой, которой все любовались на манер любопытных детишек, увидевших пеструю птичку.

Свободных стульев не осталось. Какой-то вежливый господин поднялся, едва я вошла, и уступил место. Поблагодарив его за проявленный такт, присела и принялась ждать. Солнечный диск медленно катился по небосводу, а я наблюдала за ним через окно, и когда огненный шар повис над горизонтом, слуга назвал мое имя. Неожиданно ощутив робость, спрятала дрогнувшие руки в складках платья, а когда вошла, то остановилась на пороге, и слуга закрыл за спиной дверь.

Хозяин кабинета стоял у двери на балкон, глядя на королевский сад. Он услышал стук и обернулся. Ни прежде, ни после я не помню, чтобы так реагировала хоть на одного мужчину. Бабушка любила рассказывать легенду о половинках, предназначенных друг другу судьбой, и о том, как повстречала дедушку, как вышла за него замуж, сколько преград им выпало преодолеть на долгом пути к собственному счастью, и сейчас ее слова всплыли в памяти. Едва ли его светлейшество был предназначен мне свыше богами, едва ли столь романтичный бред в отношении чужой жены хоть единожды мог прийти ему в голову. Такие мысли и меня не должны были посещать, но никак иначе не выходило объяснить эту странную дрожь в теле, сумасшедший стук сердца, потеющие ладони и шум крови в ушах.

– Арианна? – он обратился по имени, что в высшей степени соответствовало приличиям и занимаемому им рангу, но сердце все равно болезненно сжалось в груди. – Прошу, садитесь.

Я промямлила что-то вроде: «Друзья зовут Ари», – и тут же покраснела, поскольку о какой дружбе между мной, супругой государственного служащего, пусть и приближенного ко двору, и его светлейшеством могла идти речь, но кардинал лишь улыбнулся. Улыбка у него была красивая, отражавшая безмятежность взора. Эта спокойная уверенность в каждом жесте буквально покоряла скрытой силой. И я тихонько увязала все глубже и глубже в каких-то совершенно невозможных фантазиях и мечтах. А где-то далеко иная реальность вновь отражала острый контраст с холодной усмешкой и пустым взглядом.

Кардинал приблизился к столу, возле которого я примостилась на самом краешке кресла, и поднял с него бумагу.