От Великой княгини до Императрицы. Женщины царствующего дома - Нина Молева

Пятнадцать лет в монастырских стенах, пятнадцать лет неотвязных мыслей, несбыточных надежд и отчаяния. Но история шла своим путем. Царевна забывалась, становилась никому не нужной. И все-таки она находит способ заявить о себе хоть перед смертью. Она принимает большой постриг — схиму под своим настоящим именем Софьи, чтобы имя это не затерялось, чтобы хоть на гробовой доске осталась память о дочери «тишайшего» царя, почти царице, семь лет вершившей судьбы Руси.

У Артамона Матвеева давно сложилась своя прочная легенда. Любимец Алексея Михайловича. Самый близкий «тишайшему» человек. Западник, открывший перед богобоязненным царем православным все соблазны европейского быта. Завзятый театрал, познакомивший московский двор с невиданным до тех пор искусством. Меломан, державший на западный манер большой музыкальный ансамбль. Библиофил с немалой библиотекой на разных языках. Муж англичанки, не признававшей теремного распорядка жизни, выходившей к гостям и спокойно ведшей беседу среди мужчин. Что удивительного, что такой же воспиталась в матвеевском доме будущая царица Наталья Кирилловна, перед которой не смог устоять немолодой и окруженный взрослыми детьми вдовец-царь. А дальше шли разговоры о знатности боярина Артамона Матвеева, о его могуществе при дворе, о влиянии на все государственные дела. Без любимца Алексею Михайловичу будто и на ум не приходило что-нибудь решить.

Что-то в легенде имело корни в жизни, что-то питалось чистым вымыслом, хотя действительность была сложнее и неожиданнее любой фантазии. Сан боярина появился со временем, много позже. Все начиналось с сына дьяка Сергея Матвеева, долго и трудно поднимавшегося по крутой лестнице приказных чинов и званий.

Появился Сергей Матвеев сразу после Смутного времени в чине простого подьячего. Знатностью, само собой разумеется, похвастать никак не мог, богатством тем более не отличался. Даже фамилии не имел: имя деда послужило будущему царскому любимцу «знатной» фамилией. Подьячим служил Сергей Матвеев в дозорщиках Рязанского уезда, в первой половине 1620-х годов, в том же чине, выполнял обязанности писца «посады „Ржевы Владимирской“. То ли „показалась“ кому-то его служба, во что трудно поверить, то ли благодаря женитьбе получил ход к посольским делам. Сын Артамон родился в 1625 году, а годом позже отец получил куда более важную по сравнению с предыдущей службу — повез рухлядь ногайским мурзам. В 1632 году назначается Сергей Матвеев приставом к „цесарскому послу“, вскоре уже в чине дьяка направляется с русским посольством в Царь-град, а в 1642 году едет одним из послов в Персию. Успел он к этому времени получить должность дьяка одного из самых ответственных приказов — Казанского дворца да добиться оклада в сто рублей годовых — подьячие трудились за четыре рубля в год.

Служба сына сложилась иначе. Служил Артамон на Украине и не раз в пятидесятых годах XVII века отправлялся в посольствах к Богдану Хмельницкому. Ратные дела мешались в его жизни с поручениями дипломатическими. В те же годы, что толковал Артамон Матвеев с Хмельницким, участвовал он и в войне с поляками, и в осаде Риги. Остается загадкой, при каких обстоятельствах удалось служилому дворянину приблизиться к царю, чем ему приглянуться. Поручения, которые выполнял по службе Артамон Матвеев, говорили о доверии, но высоких чинов ему не приносили. Почему-то Алексей Михайлович мог доверить Артамону ведать приказом Малороссийским и даже Посольским, а состоял Матвеев всего лишь думным дворянином. Только по случаю рождения маленького Петра получил он чин окольничего, а спустя год приобрел у братьев Пушкиных вотчину — деревню Манухино на Сетуни. Вслед за Манухином уже в 1674 году пришло и боярство. Значит, и с будущей царицей своей Натальей Кирилловной познакомился Алексей Михайлович не в боярском доме, а всего лишь в дворянском. Царь оказался на удивление сдержан в поощрении своего любимца.

Не так все просто было и с иностранкой-женой. Гамильтоны. Фамилия, конечно, говорили о Западной Европе. Только перебралась в Московское государство эта семья шотландцев-датчан еще во времена Ивана Грозного, и едва ли не единственной памятью об иноземном происхождении оставались к середине XVII столетия трудности с написанием фамилии. Каких только трансформаций не перевидало за прошедшие годы неудобное для русской транскрипции имя: Гамантон, Гомантон, Гамантовы, Гамолтоны, Гамоновы и даже Хомутовы. Семейство стало быстро разрастаться и место заняло при дворе, как, впрочем, и большинство поступавших на русскую службу военных специалистов с Запада. Артамон Матвеев женился на Евдокии Григорьевне Гамильтон, действительно знакомой с иностранными языками, получившей неплохое, особенно для русской женщины тех лет, образование, с детства приученной к западному домашнему обиходу в такой же мере, как и к русскому.

Кстати, ее двоюродная племянница Марья Даниловна Гамильтон не только оказалась при дворе Петра I, но обратила на себя внимание императора больше бойкостью и речистостью, нежели, по мнению современников, красотой. Так или иначе, история фрейлины Марьи Гамильтон была достаточно шумной. В ее владении находилась и печально известная шведская пленница Анна Крамерн, пособница Екатерины I в деле с Вилимом Монсом, позднее сыгравшая не вполне понятную роль в судьбе единственной дочери царевича Алексея. Направлявшаяся в Москву на коронацию брата Петра II, царевна Наталья Алексеевна задержалась на ночлег во Всехсвятском и в одночасье умерла. Каковы бы ни были варианты приводившихся врачебных диагнозов — а было их несколько, — верно то, что около постели Натальи находилась одна Анна Крамерн, немедленно после этого высланная из Москвы, хотя и с богатейшими подарками.

Далеко не все было очевидным и с обиходом матвеевского двора: то ли служил думной дворянин примером для благоволившего к нему царя, то ли наоборот — угадывал или предугадывал все желания и интересы монарха, умел служить. Интереснейшее дело Посольского приказа не позволяет прямо ответить на вопрос, восстанавливая обстоятельства жизни некоего Василия Иванова Репьева, выходца из Литовских земель, певчего, музыканта, органиста да к тому же еще и живописца, знакомого с основами «преоспехтирного» театрального дела.

Приехал Василий Репьев в Москву из Литовских земель в свите епископа Мефодия четырнадцатилетним певчим. Певчих ценили, с ними считались из-за того, что обладали они не только знанием распевов, вокальной техникой, но и общей грамотностью. Когда младшие «спадали с голоса», именно это их качество старались использовать. Василия Репьева отдали учиться латыни, а после включили в посольство известного дипломата Ордина-Нащокина, направлявшегося в Курляндию.

Документы не говорят, как долго задержался Репьев в Курляндии, был ли оставлен после отъезда посольства или уехал вместе с боярином. Но где-то должен он был успеть обучиться редкому в то время искусству «писать перспективы и другие штуки, которые надлежат до комедии». Применение своему мастерству он нашел в царской подмосковной Измайлово. Здесь перспективными панно убирался сад, создавая впечатление цветников, аллей, боскетов, замысловатых беседок и павильонов, которых не было времени разбивать в действительности и строить. Еще более важным считалось «преоспехтирное дело» в театральных постановках, которые шли на измайловской сцене. Именно на измайловской, дворцовой. Здесь и обратил внимание на Василия Репьева Артамон Матвеев. Отказался Репьев добровольно перейти к нему на службу, захватил мастера силой, заковал в железа и держал скованным — чтобы не сбежал — от одного выступления до другого. Матвеева интересовало не перспективное дело, а возможности Репьева-инструменталиста. Своего пленника, как писал тот в челобитной в Посольский приказ, принуждал он силой играть «на комедии на скрипках и на органах». Получалось, что Артамон Матвеев подражал царским забавам и старался не отставать от них, а не учил им Алексея Михайловича.