От Великой княгини до Императрицы. Женщины царствующего дома - Нина Молева

Никита Панин и царевна Софья… То, что Панин никогда не собирался писать русской истории, известно. Откуда же такой неожиданный интерес? Так случается у архивистов не часто, но на этот раз ответить мог сам Панин — оригинал запроса не затерялся в обширнейших фондах Посольского приказа, этого министерства иностранных дел Древней Руси. Помогло имя отправителя, помогла, как ни странно, секретность. Панин срочно хотел узнать, при каких условиях установилось правительство Софьи с братьями и насколько она была самостоятельна в своих действиях. Еще одно «для чего», но здесь, пожалуй, на помощь могли прийти только обстоятельства деятельности адресата, а они-то простыми никогда не бывали.

В конце-концов, все в жизни Никиты Панина могло сложиться иначе. Современники упорно шептались об особой симпатии к нему Елизаветы Петровны (соперник Разумовского!), но официальные фавориты добились своего. незадачливый придворный оказывается послом в Стокгольме, и это на долгих двенадцать лет. В Россию он возвращается блестящим дипломатом, но и сторонником конституционной монархии, где царскую власть ограничивали бы законы, и тут неожиданная возможность — назначение воспитателем маленького Павла. Панин не сомневался, что сумеет внушить будущему императору необходимые принципы. Но деятельность Павла — это будущее, а действовать нужно незамедлительно.

Панин участвует в свержении Петра III и сразу же после воцарения Екатерины II выдвигает проект учреждения императорского совета и реорганизации сената с тем, чтобы уничтожить самую возможность самодержавного произвола. У нас, заявляет он, «в производстве дел всегда более действовала сила персоны, чем власть мест государственных». Так далеко игра Екатерины в либерализм не заходила. Смысл проекта был ею понят, самый проект категорически отвергнут, а Панин оставлен «на подозрении». Да и как уйти от «подозрения», когда секретарь Панина, прославленный автор «Недоросля» Д.И. Фонвизин, работает под его руководством над проектом конституции и речь идет о прямом заговоре против императрицы.

Положение регентши до совершеннолетия сына, причем регентши, во всем ограниченной непреложными законами, — самое большее, что оставлялось за Екатериной. Пусть Панину не удалось этого добиться при свержении Петра, зато теперь открывалась новая возможность. Согласно положению о новоучрежденных земствах в столице должны были собраться в 1767 году со всей страны выборные, и Панин рассчитывал с их помощью переиграть власть в пользу Павла и конституции. Смогло же тридцатью годами раньше собрание съехавшихся в Москву дворян смести все планы Верховного Тайного совета и передать власть Анне Иоанновне! И вот тут-то и стала необходимой царевна Софья.

Знал ли Вольтер историю?

Школьные представления удобны своей простотой: черное-белое, или-или. По школьным представлениям с Софьей все ясно. Первой вырвалась из тюремной жизни, чтобы отстоять эту же тюремную жизнь. Рискуя жизнью. Любой ценой. Поборница старых порядков и особенно беспощадного к женам Домостроя, против которых выступил Петр. Не слишком логично, но в истории не принято искать логики. Считается достаточным ограничиваться фактами.

Впрочем, оказывается, как раз с фактами здесь все обстоит достаточно сложно.

Отзывы современников о Софье — их множество. Ненависть, уважение, восторг, вражда — чувства определенные, сильные: равнодушным к себе царевна не оставила никого.

Говорит Невиль, явившийся под видом польского посланника представитель французского двора «короля Солнца», самого Людовика XIV: «Эта принцесса честолюбием и жаждой властолюбия, нетерпеливая, пылкая, увлекающаяся, с твердостью и храбростью соединяла ум обширный и предприимчивый».

Говорит Андрей Матвеев, известный дипломат, сын убитого стрельцами воспитателя матери Петра: Софье свойственны одни пороки — «высокоумие, хитрость, зависть, сластолюбие и любочестие».

Говорит Сильвестр Медведев, один из первых русских просветителей, справщик и книгохранитель Московского Печатного двора, — для него дорог в Софье «чудный смысл и суждение неусыпным сердца своего оком» творить для русского народа. И еще особенность — «больше мужского ума исполненная дева».

Посторонний, внимательный наблюдатель лично пострадавший человек, сторонник — разница точек зрения неизбежна. Но при всем том ни слова об утверждаемом хрестоматиями характере усилий Софьи — укреплении ощутимо начинающих рушиться старых порядков. Для всех она государственный деятель, без скидок на женскую слабость, со своими большими недостатками, но и немалыми достоинствами. Осуждения Петра оказалось явно недостаточно, чтобы отвлечь внимание потомков от деятельности сестры. Панин — лишь одно из многих тому доказательств. За полвека до панинских розысков само имя Софьи было крамольным — имя государственной преступницы. Оно подвергнется осуждению и еще спустя пятьдесят лет как смысл противостояния новшествам Петра. Но на кратком временном промежутке ранних екатерининских лет Софья оказывается нужной буквально всем — и государственным сановникам, и общественным деятелям, и первым историкам, пишущим обобщающие исторические труды, и даже литераторам.

Личность и власть — так можно определить смысл возникавшей проблемы. Речь шла, собственно, о Екатерине. Своими заигрываниями с французскими просветителями она поддерживала в передовых кругах русского общества надежду на преобразование государства, на преодоление тяготевших в его жизни чуть ли не средневековых пережитков. Но единственной возможностью подобных изменений сторонники мирных преобразований видели в передаче власти Павлу при определенных условиях — Панин выражал лишь общую точку зрения. Надежды на «сознательное» ограничение императорских прав самой Екатериной слишком скоро рассеялись. Отсюда повсеместные разговоры о незаконности ее правления.

Софья — пример наиболее яркий, близкий по времени, всем памятный. Екатерина и ее приспешники стремились доказать, что захват власти Софьей был оправдан самими ее государственными способностями, пользой страны, противники использовали царевну как пример, что, несмотря на действительные способности, ничем не ограничиваемая в своих действиях, она в конце концов стала жертвой собственного честолюбия, за которое слишком дорогой ценой поплатился народ.

В книге, изданной в 1771 году в Амстердаме, появляются строки: «Надо отдать справедливость Софье, она управляла государством с таким благоразумием и умом, которое только можно было бы желать и от того времени, и от той страны, где она царствовала именами двух братьев». Книга носила название «Антидот» — противоядие — и принадлежала перу Екатерины II. Это было ответом на незатихавшие споры, это было и отпором Вольтеру, позволившему себе выступить со слишком вольнодумными суждениями о русской истории.

Собственно, и панинский запрос не был случайностью. Непосредственно перед его появлением вышла из печати в Париже книга Вольтера «История Российской империи времен Петра Великого». Философ не только не обошел фигуры Софьи, он писал о ней: «Принцесса Софья ума столь же превосходного, замечательного, сколько опасного… возымела намерение стать во главе империи. Правительница имела много ума, сочиняла стихи на родном языке, писала и говорила хорошо, с прекрасною наружностию соединяла множество талантов; все они были помрачены громадным ее честолюбием». Что ж, Екатерине действительно оставалось только негодовать, зато Панину с особенным вниманием отнестись к урокам истории. Вместе со своими единомышленниками он, как анатом, искал путей развития болезни, имя которой самовластье. Вот почему такое значение приобретал и случайно сохранившийся рублевик с лицом Софьи, и ее портрет в медальоне на груди двуглавого орла.