В предчувствии апокалипсиса - Валерий Сдобняков

Время было лихое, послевоенное. Оставаясь до глубокой темноты одни, мы с мамой запирались на все запоры. Иногда кто-то начинал с бранью дёргать дверь или оконные ставни, однажды поутру отец даже обнаружил застрявшую в толстенной двери пулю…

Самой сокровенной и тайной страстью моего отца была поэзия. Только близкие люди знали, что в редкие свободные минуты он пишет стихи. Большей частью – о любви, все они адресовались маме, которой он посвятил целую поэму. Иногда из под его пера выходили достаточно едкие басни, несколько их он под псевдонимом даже опубликовал в газете "Железнодорожник Белоруссии". Стихосложения отец, разумеется, не знал, назвать написанное им стихами в полном смысле этого слова трудно, но сама страсть к художественному слову у меня, скорее всего, от него.

Первое из моих стихотворений мама записала, когда мне было неполных четыре года. В ту пору, кроме маминого чтения, у меня было одно-единственное развлечение – не выключавшийся никогда репродуктор, благодаря которому я запомнил имена глав крупнейших государств, генеральных секретарей компартий, композиторов, поэтов, пристрастился к футбольным репортажам Вадима Синявского и выучил белорусский язык настолько, что впоследствии семнадцать лет проработал в белорусском журнале. Разумеется, самым важным на радио были последние известия с бесконечными победными реляциями о трудовых достижениях. И в какой-то момент меня прорвало. Маменькин сыночек, отроду не видавший ни поля, ни трактора, вдруг выдал четверостишие:

Умора, конечно! Особенно, если учесть, что о «станице» я тоже имел весьма туманное представление… Но форма, согласитесь, безукоризненная. Форму я всегда чувствовал и чувствую интуитивно.

А уж по-настоящему я увлёкся поэзией, когда впервые безответно влюбился. До беспамятства. В замужнюю женщину с двумя детьми, которая была заметно старше меня. И на каком-то невиданном эмоциональном подъёме написал сотни две любовных стихов. Объект моих воздыханий стихи складывала в отдельную папочку, но взаимностью мне не платила… Тогда-то я и отважился впервые отнести свои стихи в газету. Разумеется, в "Железнодорожник Белоруссии", куда же ещё обращаться потомственному железнодорожнику? Газета была серьёзная, отраслевая, с тиражом около сорока тысяч экземпляров. К моему изумлению, стихи восприняли на "ура!", поместили целую подборку с моей фотографией, после чего мои творения стали появляться в газете каждую субботу. Очень скоро я стал достаточно известной личностью среди сентиментальных железнодорожниц, которые нередко присылали мне письма с вопросами о том, как поступить в той или иной житейской ситуации? Что я, начинающий поэт, мог им посоветовать? Но уже тогда понял главное – поэтическое слово обладает силой магического воздействия на людские души…

Когда в далеком 1974 году при газете решили создать литобъединение "Магистраль", мне предложили его возглавить в качестве литконсультанта. Каждый второй четверг месяца в редакции собирались начинающие поэты и прозаики со всего Минска. Заглядывали и маститые – на первую годовщину "Магистрали" мне удалось уговорить прийти народного поэта Беларуси Пимена Панченко, который после заседания, лукаво взглянув на меня, произнес: "У вас наверняка рукопись первой книги готова, и вы не прочь, чтобы я её посмотрел…" Я был на седьмом небе. Через несколько дней Пимен Емельянович пригласил меня в гости, долго расспрашивал, немало и сам порассказал эпизодов из своей богатой на события и встречи литературной жизни. Рукопись оставил у себя, а через несколько дней возвратил вместе с вложенной рецензией-рекомендацией: "Идите с этим в издательство, я всё же народный поэт, ко мне должны прислушаться. Книга, не сомневаюсь, выйдет очень быстро…"

Наивный Пимен Емельянович! Будь я пареньком из сельской глубинки, который пишет на белорусском языке, всё бы, не сомневаюсь, так и произошло. Мне же сказали другое: "Добрых дядечек у нас много… Тут вот один автор принёс рукопись сразу с тремя рекомендациями – от Шолохова, Михалкова и Гамзатова. Разве настоящему таланту под силу заполучить такое? Будем читать!.."

"Читали" целых три года… Сколько П. Панченко ни звонил директору издательства, несмотря на целых три положительных рецензии книга в набор не шла. Не шла до той поры, пока в дело не вмешался вышеупомянутый Михась Стрельцов. Не знаю, о чём он говорил с издателями, но через полгода мой первый сборник "Снегопад в июле" увидел свет…

Впрочем, это было только начало. Об остальном можно рассказывать долго и подробно, тогда этот рассказ займёт целую книгу. А можно просто сказать, что с той поры появилось двадцать книг с моей фамилией на обложке и две, в которых анализируются моё творчество и судьба. Надеюсь, напишутся и новые. Такова литературная жизнь…

B. C. Даже человеку, впервые прочитавшему о вашей судьбе, совершенно ясно, что биография у вас, как и у всякого большого поэта, яркая. Но ведь и сам факт существования в столь непростых условиях редактируемого вами журнала «Новая Немига литературная», и выпущенная несколько лет назад уникальная антология «Современная русская поэзия Беларуси», которую вы составили, свидетельствуют о том, что в отличие от многих современных писателей, любующихся только собой, вы немало заботитесь и о товарищах по перу. Подтверждением чему, к примеру, служат публикации молодых поэтов из Белоруссии в российских изданиях с вашим неизменным добрым напутственным словом, и обменные выпуски «Немиги…» с популярными литературными изданиями других стран. В результате, не только, скажем, читатели России знакомятся с неизвестным доселе автором из Белоруссии, но и читатели вашей страны получают возможность прочесть новинки русской литературы… Не могли бы вы сказать пару слов и об этом?

А. А. Понимаете, литература тогда становится Литературой, когда, кроме нескольких даровитых людей, существует то, что принято именовать литературным процессом – с книгоизданием, публикациями в периодике, критикой, полемикой вокруг лучших произведений… В станице Вёшенской жил сам великий Шолохов, но нельзя же утверждать, будто был некий «вёшенский литературный процесс». Как не было процессов «яснополянского» или «мелиховского», процесса «Константиновского»… Хотя в этих местах и жили Толстой, Чехов, Есенин… Что уж говорить о современной русской литературе Беларуси! Таланты есть и немало, я их выше частично перечислил, но сколько-нибудь серьёзного интереса к их творчеству в официальных литературных кругах как не наблюдалось, так и не наблюдается – даже русскую секцию в Союзе писателей создать так и не позволили. А ведь была такая! А за предложения о её создании нынешнее руководство СПБ даже пригрозило, совсем как в былые времена, исключить меня из писательского Союза… Кстати, вы сказали, что меня в минувшем году опубликовали около двух десятков изданий. Это верно, но среди них не было ни единого белорусского, если не считать частный журнал «Гаспадыня» («Хозяйка»). В 2009 году в Санкт-Петербурге вышла новая книга моих стихов «Август в декабре», на которую откликнулись пространными рецензиями и «Литературная газета», и «Московский литератор», и московская же газета «Слово», и киевская «Радуга», и таллинская «Балтика»… Всего около десяти изданий разных стран. Из республиканских же средств массовой информации на книгу отреагировал лишь президентский журнал «Беларуская думка» («Белорусская мысль») при полнейшем молчании наших литературно-художественных изданий… Разве это нормально, когда даже признанному автору дома негде публиковаться? Да ещё и от учредительства журнала «Новая Немига литературная» Союз писателей Беларуси недавно демонстративно отказался…