В предчувствии апокалипсиса - Валерий Сдобняков

Имя самобытного русского поэта из Минска Анатолия Аврутина любителям поэзии известно давно. Сегодня я беседую с главным редактором единственного в Белоруссии журнала русской литературы «Новая Немига литературная», лауреатом многих престижных премий, членом-корреспондентом Академии поэзии и Петровской академии наук и искусств.

Валерий Сдобняков. Анатолий Юрьевич, раньше белорусскую литературу в СССР знали достаточно хорошо. Но с распадом нашей страны мы потеряли и общее литературное пространство. И теперь в каждой, отдельно взятой бывшей республике (ныне самостоятельном государстве) почти не имеют представления, что издаётся у соседей. Увы, но этой же участи не минули и Россия, и Белоруссия – хотя, казалось бы, уж куда крепче узы взаимного культурного интереса должны были связывать наши два народа. Так вот, в начале нашего разговора не расскажете ли о том, чем сейчас «дышит» белорусская литература?

Анатолий Аврутин. Вот вы сказали, что белорусскую литературу в нашем большом Отечестве по имени СССР хорошо знали. А теперь давайте попробуем поговорить о персоналиях. Насколько я могу судить, действительно хорошо за пределами Беларуси знали – так, чтобы зачитываться, а не просто поставить на библиотечную полку! – одного Василя Быкова. Это действительно большой художник, которого, если судить по множеству изданных в России энциклопедических справочников, вообще зачастую считают русским писателем… Сегодня многие в Беларуси склонны даже записать Быкова в разряд национальных гениев. Я бы, при всём уважении к ранним произведениям Василя Владимировича, не торопился этого делать. Пусть пройдёт время, которое, как известно, всё расставляет на свои места. Вспомним, Быков вошёл в большую советскую литературу одновременно с целой плеядой писателей, прошедших войну и представлявших так называемую «лейтенантскую прозу» – Юрием Бондаревым, Виктором Астафьевым, Григорием Баклановым, Иваном Стаднюком… В этом списке он был заметной, но, отнюдь, не самой знаковой фигурой, всё же уступая, на мой взгляд, в классе тому же Виктору Петровичу Астафьеву. Сегодня, когда интереса к «лейтенантской прозе» у читателя поубавилось, никто не называет вышеназванных писателей «великими». Выдающимися, особенно Бондарева и Астафьева – да, а великими… Великими были Толстой, Пушкин, Достоевский, Гоголь… Разве их можно ставить в один ряд с авторами «лейтенантской прозы»? А вот Быкова упорно «тянут» в гении… При этом зачастую попросту не знают или не хотят знать того факта, что на склоне лет Быков, которого белорусские националисты упорно пытались сделать своим знаменем и даже присвоили ему неофициальное звание «апостола нации», опубликовал немало материалов откровенно русофобского плана, в которых Россия выставлялась, мягко говоря, не в лучшем свете. И даже подписал, чего, будучи гражданином другого государства, вообще не имел морального права делать, печально-знаменитое «Письмо сорока двух» во время московских событий 1993 года, когда Ельцин расстреливал из танков парламент собственной страны. Письмо, как известно, требовало жестокой расправы с представителями патриотических сил и покрыло его подписантов несмываемым позором… Кстати, среди «подписантов» того письма был ещё один представитель белорусской литературы – Алесь Адамович…

Мне вспоминается один эпизод. В конце девяностых я опубликовал в одной из газет явно не понравившуюся националистам статью о положении русской литературы в общебелорусском литературном процессе. А назавтра, после публикации, уже в качестве первого заместителя главного редактора газеты «Белоруссия», отвечавшего ещё и за культуру, позвонил Быкову с предложением дать интервью. Причём, мы обещали поместить всё, что скажет писатель, сколь бы это ни противоречило нашим собственным убеждениям. Быков меня не дослушал:

– А это не вашу ли статью я вчера читал в «Белоруссии»?

– Наверно, мою!..

– Я не дам интервью, но вам обязательно отвечу через прессу!

Увы, не ответил… То ли при своей занятости времени не нашёл, то ли, что более вероятно, с аргументами, с приводившимися в статье фактами спорить было трудно… Очень жаль! Как бы мне хотелось услышать именно быковские доказательства своей неправоты…

B. C. В былые времена, в отличие, к сожалению, от нынешних, когда не только упала роль литературы в обществе, но и само слово «писатель» перестало обозначать профессию, ибо на нынешние гонорары прожить практически невозможно, авторов из Беларуси, пусть порой и «официальных», чиновных, публиковали в центральных издательствах и «толстых» литературных журналах достаточно часто…

А. А. В советские годы внимательный читатель прекрасно знал произведения народного писателя Беларуси Ивана Шамякина. Замечательный мастер! Немного в тени оставался Владимир Короткевич, прозаик, на мой взгляд, блистательный. Кстати, он был ещё и самобытным поэтом. Из писателей, которые взялись за перо «божьей милостью», не могу не вспомнить Михася Стрельцова, у которого при жизни не было никаких титулов и наград. Зато эрудиции и таланта хватало на десятерых. Жаль, что написал Михась очень мало. Традиционная «писательская болезнь» из колеи вышибала. Но истинную цену себе и своему дарованию знал превосходно. Мы с ним дружили много лет – эта дружба маститого писателя с начинающим поэтом вызвала в своё время немало кривотолков. Но именно мне Михась прислал целых тридцать шесть писем из ЛТП (лечебно-трудового профилактория), куда его почти на полтора года садистски отправили «лечиться» от алкоголизма… Мне несколько раз предлагали письма эти опубликовать. Пока не решаюсь – в посланиях этих, написанных человеком, по существу, лишённым воли, удивительная свобода мысли. И немало убийственных характеристик даётся признанным мэтрам белорусской словесности, многие из которых ещё здравствуют. Считаю, что взрывать общественное сознание публикацией этих личных посланий пока рано. Может быть, со временем… Михась порой жил у меня неделями, и я помню, как поразился одному его признанию: «Знаешь, из всех белорусских коллег завидую одному Володьке Короткевичу…» Я, помнится, опешил – почему Короткевичу, тоже в то время не имевшему никакого официального признания? Михась иронически ухмыльнулся: «А что мне с этими (он назвал насколько имен писателей, удостоившихся самых высоких наград и званий) тягаться? Они мне не ровня, бездари! А Володька – талантище! Завидую потому, что пишет он, реализует себя, а я вот молчу…»

К середине девяностых вовсю набрал силы прозаический дар Виктора Козько, появились самобытные произведения Георгия Марчука, Андрея Федоренко, Владимира Машкова, Олега Ждана, Михаила Герчика. В драматургии, на смену блистательному Андрею Макаёнку, пришли Елена Попова и Алексей Дударев.

В поэзии к середине девяностых для многих неожиданно выяснилось, что в Минске живёт выдающийся поэт Вениамин Блаженный, некогда замеченный ещё самим Пастернаком. У меня хранятся ксерокопии писем, которые адресовал Вениамину Михайловичу другой знаменитый поэт, Арсений Тарковский. Там, в частности, есть такая фраза: «Не знаю, как бы дальше развивался талант Марины Цветаевой, будь она знакома с Вашим творчеством…» Кому и когда писали такое? У нас же Блаженного приняли в Союз писателей в… семьдесят лет. Я видел протокол того позорного заседания, где голоса членов Правления разделились – десять «за», десять – «против». И тогда поднялся знаменитый Янка Брыль и в сердцах бросил: «Может, хватит нам позориться?» Блаженного в Союз приняли, а эту фразу народного писателя я бы поставил в один ряд с его лучшими произведениями.