Служилые элиты Московского государства. Формирование, статус, интеграция. XV–XVI вв. - Михаил Бенцианов

Князь Василий Иванов Лыков известен благодаря разряду свадьбы князя В. Д. Холмского и великой княжны Феодосии 1500 г. В том же разряде фигурировал князь Федор Голубой Ростовский. Григорий Мешок Валуев в начале XVI в. ездил в Турцию с наказом послу, в то время как брат Ивана Винко Бурунова Казарин упоминается в качестве великокняжеского постельничего. Только по родословным данным известен Петр Андреев Лошаков-Колычев. Ни он сам, ни его отец не встречаются в других сохранившихся источниках. То же можно заметить относительно Ивана Киприанова Пятого. По родословным данным, он и его брат «служили в уделех в Дмитрове, да в Старице»[352].

Высоко котировался по службе Иван Андреевич Лобан Колычев, дослужившийся к концу своей жизни до звания окольничего. Ко второму десятилетию XVI в. его сыновья, однако, перестали встречаться в разрядах. Его старший сын Степан Стенстур служил из Новгородской земли и не выделялся в служебном отношении. Еще один из его сыновей, Иван Умной, никак не отметился по службе. Тем не менее благодаря высокому статусу отца и, возможно, своим собственным заслугам он уже в 1525–1526 гг. исполнял должность старицкого дворецкого[353]. Стоит отметить, что Колычевы владели вотчинами в Верейском уезде, вошедшем в состав нового удела.

Среди других местных землевладельцев, пополнивших собой старицкий двор, отметились князья Чернятинские и Волконские. Чернятинские представляли собой младшую ветвь тверских князей. Вотчинами в Тверском уезде эта фамилия продолжала владеть еще в середине XVI в. Между тем в служебном отношении Чернятинские далеко не преуспели. Единственный раз в разрядах в 1489 г. встречался Андрей Семенович Чернятинский. Его сын Василий в 1521 г. возглавлял войска Андрея Старицкого на Серпухове. По сообщением родословцев, он был боярином. Выбор В. А. Чернятинского в качестве старицкого воеводы свидетельствовал о наличии в первые годы существования удела определенного кадрового дефицита. Прежде к воеводским должностям по разрядным книгам, несмотря на свой довольно солидный возраст, он не привлекался[354].

Князья Волконские имели опыт командования полками, хотя и не слишком высокого уровня. В 1519 г. на Туле с отрядами служилых людей стояли Митя и Потул (Ипатий) Волконские. Еще в 1517 г. князья Волконские выступали отдельным отрядом во время набега татар. С благословения Андрея Старицкого получил приданные вотчины в Волконской волости Григорий Мешок Валуев, женившийся на дочери Нечая Волконского. Сама по себе выдача подобных «благословений» напоминает известные по позднейшим упоминаниям указы Ивана III и Василия III о консервации родового княжеского землевладения. Известно, что на территории Волконы за ними сохранялась часть суверенных прав. Очевидно, в качестве служилых князей Волконские были переданы Андрею Старицкому вместе с Алексинским уездом, где располагались их родовые земли[355].

В целом же со служебной точки зрения на старицкой службе кроме князя Ф. Д. Пронского, были представлены второстепенные лица, не имевшие значительного опыта разрядных назначений. Скорее всего, это обстоятельство должно было стать дополнительной гарантией «пассивности» старицкого двора.

Существовало несколько объективных причин выбора удельной службы для служилых людей разного ранга. Как уже говорилось, статус удельных князей защищал их от принудительных и полупринудительных переселений на окраины страны, где в конце XV – первой трети XVI в. активно создавались новые поместные корпорации. Переход под юрисдикцию удельных князей давал возможность удержаться на родовых землях.

Удельная служба была не так обременительна. Еще А. А. Зимин заметил, что, несмотря на перманентное военное положение страны в первой трети XVI в., полки Андрея Старицкого были упомянуты в разрядах всего только один раз. В целом ряде походов, в том числе и отдаленных, войска этого князя, скорее всего, вообще могли не принимать участия под теми или иными предлогами. Не менее сложно было центральному правительству контролировать численность и состав удельных полков и добиваться наказаний служилых людей за неявку на службу.

«Повесть о поимании Андрея Старицкого» прямо приводит эпизод, связанный с отправкой старицких отрядов на службу в Коломну. Специально присланный в Старицу уполномоченный московского правительства (что само по себе уже было примечательно) князь Борис Щепин Оболенский должен был смотреть, «чтобы пред ним князь Ондрей Иванович послал на Коломну воеводу своего и колько с ним пошлет детей боярских». Из позднейшего описания событий выясняется, что в составе этих отрядов не было лиц из ближайшего окружения старицкого князя, число которых составляло, по крайней мере, несколько десятков человек. Избежал отправки в Коломну Яков Веригин, позднее прискакавший в Старицу с вестью о приближении московских полков[356].

Трудно сказать, сыграли ли перечисленные аргументы свою роль в поведении новгородских помещиков во время похода князя Андрея к Новгороду в 1537 г. Его призыв «А вы поидите ко мне служити» нашел среди них отклик. В отличие от собственно старицких бояр и дворян, отделавшихся по итогам «мятежа» торговой казнью, судьба этих помещиков сложилась куда более трагично. Тридцать человек были повешены вдоль дороги в назидание другим служилым людям[357].

Интересно отметить, что, перейдя на удельную службу, значительно сбавили свою служебную активность представители тверского боярского рода Борисовых-Бороздиных. В дмитровском уделе определенно служили сыновья выдающегося воеводы и боярина конца XV в. Ивана Борисовича Михаил Машутка, Василий и Никита. Их служба здесь, однако, не оставила никаких следов. Сохранив за собой внушительные вотчины, а также получив дополнительные поместья[358], они, похоже, не слишком стремились к карьерному росту. При этом позднее, в середине XVI в., Борисовы и Машуткины продолжали занимать очень высокое положение в иерархии Государева двора. «Затерялся» на удельной службе и Я. Г. Поплевин Морозов, сын видного боярина Ивана III. Его брат Иван был окольничим, а позднее и боярином. Заметным лицом в великокняжеском окружении был и другой его брат, Василий. Сам он известен только по упоминанию в духовной грамоте Дмитрия Углицкого, хотя позднее по проторенной тропе повторил путь своих братьев, достигнув в конце жизни (уже на службе у Василия III) звания окольничего[359].