Ты, я и другие - Финнуала Кирни

И конечно, оставим в стороне факт, что всем другим вариантам матушка предпочла бы добиться нашего с Адамом примирения.

Жиль ест салат, а лазанью размазывает по тарелке.

— С едой что-то не так?

Он краснеет, отодвигает приборы.

— Надо было тебе сказать. Я не ем мясо.

Охаю, прижимаю ладонь к губам.

— Прости, пожалуйста, — говорит он. — Обычно я предупреждаю, но, если честно, я так поразился, когда ты позвонила и пригласила на ужин, что просто сказал «да». А потом было уже неловко.

Я подхожу забрать тарелку. Он ловит мою руку, накрывает своей.

— Не убирай, пожалуйста. Салат очень вкусный.

Я снова сажусь.

— Прости.

И за что я извиняюсь?

Вероятно, за то, что угостила вегетарианца мясом.

А может, из-за другого: он взял меня за руку, а я ничего не почувствовала. Когда это произошло, я ждала, что полетят искры, прямо как в кино. Однако искр не было. Кому, как не мне, знать, какая дешевка все эти фильмы?

Я расстроена, поэтому утешаю себя остатками белого.

Уношу лазанью в кухню и умоляю бога, чтобы с яблочным пирогом никаких накладок не вышло.

Неспешно течет беседа. Жиль милый, добрый, внимательный мужчина, похоже, искренне интересующийся мной и моей жизнью.

Отрезаю от пирога два ломтика.

— Расскажи о себе. Я знаю, ты был женат. Или тебе не хочется об этом говорить?

Прежде чем дело дойдет хотя бы до поцелуев, хочу понять, что он за человек.

— Нет, почему? Хотя рассказывать особенно нечего.

Мы поженились молодыми — Мирей забеременела.

О н произносит имя жены с явным французским акцентом. Как я сегодня выяснила, Жилю сорок, а его близняшкам — по шестнадцать. Быстро высчитываю, что «поженились молодыми» означает в двадцать четыре.

Я вышла замуж раньше.

— Было непросто. Мы жили во Франции. Я там работал, сдавал дома, в основном британцам. Заработок невысокий, а Мирей художница. Денег совсем не было.— Когда ты вернулся сюда?

— Больше десяти лет назад.

— А они остались?

— Да. — Жиль вздыхает. — Мы просто разлюбили друг друга. Сохранилась только дружба. Двое разлюбивших друг друга людей — и два маленьких ребенка.

Ее родители жили неподалеку. Они обрадовались, что я ушел.

— А девочки? Как часто ты с ними встречался?

— Первые пять лет совсем не часто. А когда им исполнилось одиннадцать, мы оба сошлись на том, что учиться надо в Англии. Они сейчас в школе в Уолтоне, поэтому большинство уик-эндов проводят со мной. А во Францию уезжают на каникулы. Сейчас все в порядке.

Я не спрашиваю, каким образом он ухитрился, начиная со сдачи домов на время отдыха и работая за сущую мелочь, оплатить для дочерей частную школу в Англии. Что-то подсказывает мне: краткое упоминание родителей жены как-то с этим связано. Надеюсь, все-таки нет, ради его душевного покоя. Надеюсь, он скопил кучу денег, продавая дома в Вейбридже, а Мирей стала знаменитостью в мире французского изобразительного искусства.

Почти сразу после кофе Жиль говорит, что ему пора: завтра рано на работу. Нам обоим завтра с утра нужно в офис, и я слегка смущаюсь. На прощание он признается, что ненавидит хрен даже больше, чем мясо. Я смеюсь.

— У тебя замечательный смех, — говорит он и наклоняется для поцелуя. Сначала нежный; потом мягкое прикосновение губ, а потом… Потом он целует меня по-настоящему. Странное ощущение, когда в рот проникает язык другого мужчины. Его ладонь придерживает меня за затылок, и на память невольно приходит Адам и его пальцы, зарывавшиеся мне в волосы.

Я прерываю поцелуй.

Жиль шепчет:

— До завтра.

— До завтра, — шепотом отвечаю я.

Закрываю за ним дверь, прислоняюсь к стенке спиной.

Я точно знаю, что этот поцелуй с Жилем был первым и последним.

Мне будто снова семнадцать. Он поцеловал меня, а я не почувствовала ничего, абсолютно ничего. Это нормально? Я очень давно не целовалась. Возможно, проблема во мне.

Трясу головой, тянусь за телефоном и направляюсь прямо в постель. Уборка подождет до утра.

На телефоне четырнадцать пропущенных звонков от Карен. Я слушаю последнее извещение о несостоявшемся соединении и улыбаюсь. Она тоже подождет.

..

Лежа в постели, снова прокручиваю все в голове.

Первый раз за много месяцев мне по-настоящему недостает поцелуев Адама — в физическом смысле слова. Его рук, держащих меня, мурашек, покрывавших кожу. Мне недостает занятий любовью. За два с лишним десятилетия нашего брака я никогда не занималась любовью с другим мужчиной, поэтому сейчас трудно определить, чего именно мне недостает: занятий любовью вообще или конкретно с Адамом.

Песня Клиффа Ричарда настырно лезет в голову.

Я накрываю голову подушкой и умоляю Азу Зель его заткнуть.

Тим и Кира объединились. Вместе они должны уломать Гордона, который категорически против моей встречи с сыном. Сегодня к вечеру я собираюсь к Ною в больницу.

Они оба считают: лучше, если меня представят как приятеля Тима. Это будет вечером. А пока мне надо решиться и отправить дочери еще одно слезно-умоляющее сообщение, совершить получасовую пробежку и выполнить за полдня всю дневную работу в конторе.

Спортивный костюм лежит в шкафу, на дальней полке. Он слегка не по сезону, но я натягиваю его и утепляюсь. До Рождества остался месяц, на улице холодно.

Выхожу из дома, сжав в руке бутылку с водой. Поворачиваю налево, иду пешком по Нэрроу-стрит, миную итальянские и индийские ресторанчики, прохожу мимо складов в сторону пешеходной дорожки к речному вокзалу. Останавливаюсь для разминки, перехожу дорогу и начинаю пробежку. Бегу вокруг Собачьего острова, мимо башни Кэнари-Уорф и торгового молла.

Я думаю о Бет. Ноги ритмично опускаются на тротуар, и с каждым шагом в голове всплывает очередное воспоминание. Словно пошел обратный отсчет; назад от того ее телефонного звонка. Когда она сказала, что между нами все кончено; когда на меня опустилась черная мгла. От воскресенья.

Я делаю круг и возвращаюсь на Нэрроу-стрит.

Покупаю газету и перехожу дорогу.

За моей спиной раздается скрип тормозов. Быстро дернувшись влево, поднимаю руку, извиняясь перед громко орущим таксистом. Смотрю на лицо: злые слова, как в комиксах, вылетают из его рта. Захожу на тротуар, прислоняюсь к стене и тру виски. В голове пульсирует боль, словно мозг сорвался с якоря и бьется о стенку черепа, просясь на волю. Снова развернувшись, я бреду к зданию, которое нынче считается моим домом.