Удравшие из ада - Дмитрий Казаков

– Похоже на то, – кивнул домовой Панкратион, эмигрант из Лоскута Китеж. – У нас таких сразу на кол!

– И правильно! Всех на кол! – сделал вывод Клонс и спешно юркнул в траву, поскольку «извращенцы» начали подниматься.

– Готово, и-ик! – гордо заявил жрец-стилист.

Зубост Дерг мрачно осмотрел мантию, напоминающую объект надругательства банды фетишистов, и с тяжким кряхтением попытался натянуть ее на себя. Раздался выразительный треск.

– Узковата маленько, ничего не поделаешь, – жрец-стилист вытащил из подштанников зеркало и начал поправлять макияж, – но должна налезть, клянусь милостью Бевса-Патера…

– Она и налезла, вот только… дырка появилась снова.

– Э… и-ик. Я хотел как лучше…

– Само собой, – Зубост Дерг с трудом удержался от богохульства. – Ладно, влезем в университет через одно из тех окошек, сделаем дело и быстренько смоемся. А о том, что тут происходило, ты будешь молчать всю жизнь. Понял?

– Конечно. – Очередной «и-ик» замерз прямо в горле жреца-стилиста, и тот неожиданно вспомнил, что в арсенале служителей Отца Богов имеются не только молитвы и курения, а еще столь проверенные орудия религиозной пропаганды, как дыба и клещи для выдирания ногтей.

– Вот и славно, пойдем, – Зубост Дерг улыбнулся и заковылял через заросли.

Каждый его шаг сопровождался выразительным потрескиванием.

Окон в задней части университета имелось предостаточно, многие располагались не так высоко, иные были открыты, другие выглядели так, словно и не подозревали о существовании рам и стекол.

– Это подойдет, – авторитетно сказал Зубост Дерг, тыкая пальцем в сторону круглого проема, похожего на вход в нору очень большого червя.

– Почему?

– Так мне кажется, – верховный жрец пожал плечами, но тут же поправился. – Мне было божественное откровение.

– О!

– Подсади-ка меня. Только аккуратно, и не хватай за задницу!

– А как же подсаживать? – вопросил несколько изумленный жрец-стилист.

– Как хочешь. – Зубост Дерг с грацией слизняка перевалил через подоконник и шлепнулся на пол длинного, погруженного в полумрак коридора. – Эй, где ты там?

– Лезу, лезу, – в оконном проеме, изнутри выглядящим квадратным, показалось потное лицо жреца-стилиста.

– Так, ты не помнишь, как там начинается та молитва? А то что-то я ее забыл…

– Морде Крышна! Морде Рама! Морде…

– Отлично! Только тихо! А то не попусти Отец Богов, нас кто-нибудь услышит. Поехали!

Двое жрецов, нервно оглядываясь и бормоча молитву, углублялись в недра университета.

Кругло-квадратное окно медленно зарастало.

* * *

Помещение кафедры предметной магии располагалось под самой крышей, официально – на четвертом этаже, на самом же деле – в конце длинной, как список грехов, лестницы.

Хозяйничающие тут маги вели тихую и незаметную жизнь, обеспечивая весь университет всякими необходимыми вещами – талисманами, правильным образом изготовленными свечами, синтетическим жиром некрещеных младенцев и искусственной кровью девственниц.

В момент, когда время балансировало на грани вечера и ночи и в коридорах властвовал сумрак, готовый обернуться тьмой, на самой кафедре никого не было, а вот у ее двери наблюдалось подозрительное шевеление.

– Вы уверены, что мы поступаем хорошо? – спросил Нил Прыгскокк, оглядываясь. – Все же воровство…

– Воровство – это когда крадешь, чтобы продать, – объяснил Арс. – Ведь правда, Рыггантропов?

– В натуре, – кивнул двоечник, выросший в Дырах и поэтому знающий о воровстве больше всего остального университета.

– А мы берем, чтобы немного поколдовать. Как для практической работы на занятиях. Понятно?

Прыгскокк уныло кивнул и оглянулся еще раз.

– Тс-с-с-ш-ш-ш? – поинтересовался Тили-Тили, замерший около самой двери.

– Приступай, – сказал Арс.

Йода кивнул, сунул в замочную скважину длинный и очень гибкий палец. Что-то щелкнуло, клацнуло, заскрипели плохо смазанные петли, и дверь без спешки отошла в сторону.

– Типа, круто, – сказал Рыггантропов. – Ты не думал принять участие в Фестивале воровства? Он пройдет через семь дней.

– Потом обсудите! Сейчас не до того! – буркнул Арс и вслед за йодой прошел в помещение кафедры.

Между штабелями ящиков торчали верстаки, заваленные всяким хламом. В углу высилась алхимическая печь, в центре помещения находилась миниатюрная домна, а под потолком извивалась трубка упрятанного в шкаф перегонного аппарата.

От некоторых ящиков исходило легкое свечение.

– Берем то, что нужно, и уходим! – и Арс поспешил туда, где горками высились свечи – черные, белые и алые, тонкие, словно веточки, и толстые, как клистирные трубки для динозавров.

Краем уха он слышал посвистывание в том углу, где орудовал Тили-Тили, шаги Нила и абсолютную тишину в той части помещения, где разбирался с магическими мелками Рыггантропов. Двоечник, в обычное время шумный, точно циркулярная пила, воровал с бесшумностью оседающей пыли.

Арс взял пятнадцать черных свечей (тринадцать – для дела, и две – про запас), и вернулся к двери. Через мгновение подошел Тили-Тили, нагруженный муляжом черной курицы и одноразовым обрядовым ножом.

– Я здесь, – сказал Прыгскокк, предъявляя четыре разноцветных камня, символизирующих стихии. – А где Рыггантропов?

– Тут я. Пошли, в натуре, а то я замучился вас ждать. Возитесь, как улитки, – отозвался двоечник из коридора.

– Пошли так пошли, – уныло согласился Арс.

Около реки Ква-Ква воняло, как в общественном сортире, но выбивающийся из врезанной в берег трубы поток нечистот нес с собой «аромат», уловив который скунс побежал бы в магазин за мылом и дезодорантом.

– Лейтенант, а ты уверен, что это необходимо? – осторожно спросил сержант Ргов.

– Ты видишь другой способ попасть в университет? Я – нет, – ответил Лахов, облаченный, как и подчиненные, в костюм ассенизатора – высокие сапоги, перчатки и комбинезон из пропитанной жиром кожи.

Костюмы еще днем добыл Калис, имеющий знакомства по всему городу.

– Лучше быть слегка вонючим, чем немного мертвым, – добавил лейтенант, и первым полез в трубу, достаточно большую, чтобы высокий мужчина мог идти по ней, не сгибаясь.

Вооруженный факелом Калис поправил на спине рюкзак, из которого торчала голова капрала Ролика, и последовал за ним.

Ргов бросил взгляд на покрывающееся звездами вечернее небо, прочувствованно шмыгнул носом, понимая, что в ближайшие часы будет лишен этого удовольствия, и шагнул в бурую жижу.