Каменный век. Книга 2. Племя Тигра - Сергей Щепетов

Ни единого вождя, ни племенного центра в обычном понимании у темагов, похоже, не существует. Тем не менее они составляют некое единство, «завязанное» на чем-то вроде общего происхождения. Кто такой этот старик (да и старик ли?), Семен тоже не понял и условно определил его как «жреца», что на самом деле было неверно, поскольку жрец – это все-таки служитель какого-то культа с определенным кругом обязанностей. Старик же был «мгатилуш» – это не имя, не звание, не должность – это вот он и есть. Тот, кто был до него и будет после, – тоже «мгатилуш» или, может быть, будет называться как-то иначе. То есть, как успел понять Семен, смены предметов и явлений в понимании хьюггов вроде бы нет: утром возвращается тот самый день, который был вчера, а сегодня шел тот самый дождь, который был неделю назад. В верховьях и низовьях реки течет одна и та же вода, поскольку данная река или ручей является единой самостоятельной сущностью, точно так же, как и собственно текучая вода, имеющая мало общего с водой стоячей. И так далее. Само по себе ничто в окружающем мире не меняется, а все изменения представляют собой чьи-то влияния. Строго говоря, защитившись от этих «влияний», человеческая особь будет жить вечно и не стареть. В общем, как говорится: понять это невозможно, можно только запомнить.

Запутавшись в частностях, Семен попытался уяснить ситуацию в целом и спровоцировал «жреца» на рассказ о «сотворении мира». Пока дело не дошло до пресловутого «бхалласа», Семен умудрялся худо-бедно «врубаться» в рассказ, тем более что особой оригинальностью он не отличался. А вот дальше началось нечто совсем мудреное, а просить пояснений Семен не решался, лишь постарался полностью мобилизовать свои ментальные способности. Насколько правильно он все понял, предстояло выяснить в дальнейшем. Общая же картина складывалась примерно такая.

Скорее всего, бхаллас – это пещерный медведь, только он не является ни животным, ни человеком. Это как бы… воплощение? Материальное выражение? Ну, в общем, изначально это была форма присутствия Аммы в мире. Потом произошли какие-то хитрые пертурбации: то ли Амма поссорился сам с собой, то ли что-то не поделили его сущности, то ли свершилось некое подобие грехопадения, только в итоге этот бхаллас как бы растрои2лся. Во-первых, он остался самим собой – формой богоприсутствия, во-вторых, стал формой без присутствия – обычным бурым медведем и, в-третьих, изменив форму (раздевшись) и почти лишившись присутствия, стал человеком. Таким образом, люди (в смысле – темаги) через медведя являются как бы дальними родственниками самого Аммы.

Фрагмент рассказа о «раздевании» бхалласа был довольно пространным – по сути, это было сотворение человека. Трещавшие от напряжения мозги Семена какое-то рациональное зерно во всем этом выловили.

Археологи давно выявили следы поклонения неандертальцев пещерному медведю – черепа и кости особым образом сохраняли в пещерах, устанавливали их на некое подобие алтарей. Причем этих останков довольно много, и они часто несут следы насильственной смерти от руки человека. Кажется, никто из ученых так и не придумал внятного объяснения, для чего неандертальцам понадобилось активно охотиться на этих тварей – более неудобной добычей в то время являлся, наверное, только тигр. Это с одной стороны. А с другой – медведей били и бьют на протяжении всей истории человечества, но при этом сохраняют к ним какое-то полумистическое отношение. Культ медведя в той или иной форме существовал у всех народов, которые имели дело с этим животным. В русском языке его имя закрепилось в табуированной форме – «ведающий медом». Настоящее же, наверно, сквозит в слове «берлога» – логово «бера». Того самого, от которого названы города Берлин и Берн. А словечко-то очень древнее – чуть ли не индоевропейское. Может быть, слепой жрец, сам того не подозревая, выдал разгадку медвежьего культа?

Свежевать медведей Семену не приходилось, но он не раз слышал рассказы людей бывалых: освежеванная, освобожденная от шкуры туша медведя очень напоминает человеческое тело. Причем так сильно, что кое-кто из слабонервных новичков испытывает просто шок – человека убили!! Это если речь идет об обычном – буром медведе. А с пещерным, с которым Семен общался хоть и не долго, но близко, дело обстоит, наверное, еще круче. Во-первых, он значительно крупнее, а во-вторых, у него пояс передних конечностей развит значительно сильнее. Соответственно, можно предположить, что в «голом» виде такая туша будет напоминать человеческое тело еще больше. Особенно тело неандертальца с его кривоватыми ногами и массивными суставами. Так что древние, похоже, не мучились вопросом о том, кто является ближайшим родственником человека или его предком, – это и так было всем ясно.

«Что ж, – пытался размышлять Семен, – почти понятно, для чего темаги убивают и едят медведей – примерно затем же, зачем „аборигены съели Кука“ у Высоцкого. Это такое жертвоприношение. Просто в нашем обывательском сознании сие деяние понимается как принесение, дарение чего-то кому-то – вроде платы или бартерного обмена с каким-нибудь божеством или духом. Типа того, что я подарю Перуну пару петухов, а он мне за это поможет прибить щит к вратам Царьграда. А в более возвышенном смысле такая дань божеству может означать доказательство преданности и верности данной религиозной идее: Авраам, кажется, ничего не просил у Бога, когда укладывал своего связанного сына на кучу дров». На самом же деле все сложнее и запутаннее: обычный принцип жертвоприношения – через соединение с жертвой, жертвователь уподобляется объекту жертвы. Другими словами, медведя (как и мамонта – лоурины) едят не для того, чтобы стать сильными, как он, а для того, чтобы уподобиться богу, чьим воплощением он является. При этом желательно медведя как следует помучить перед смертью. Зачем?! Внятного ответа Семен не получил. Точнее, не смог его понять – пространный ответ отсылал его куда-то вдаль, к акту творения и растроения сущности бхалласа. Вроде бы он, как и люди, в чем-то виновен и должен за это понести наказание, которое очистит его от греха, как бы искупит давний проступок – ох-хо-хо…

Усиленное копание в памяти в поисках аналогий из другой современности не дало Семену почти никаких результатов. На поверхность выплыл только прочитанный когда-то рассказ о странном обряде, который существовал у какого-то охотничьего народа – кажется, айнов. Выращенного в неволе (в почете и всеобщей любви!) медведя выводили на праздник, предварительно подпилив ему зубы (?!), чтобы, значит, не покусал. После соответствующих церемоний несчастное животное дружно и медленно забивали камнями и копьями. Смысл этого действа айны объяснить не смогли (таков, дескать, обычай!) или не захотели. Скорее всего, «белый» наблюдатель просто ничего не понял и сделал обычный в таких случаях вывод, что дикари уже забыли смысл ритуала и теперь сами не ведают, что творят. С другой стороны, кажется, где-то когда-то мелькнуло сообщение, что в одном из неандертальских захоронений обнаружены остатки медведя, у которого при жизни были спилены клыки, – как можно проделать такую операцию над живым зверем, представить Семен не мог, да, честно говоря, и не хотел.

Только оказалось, что все это лишь вступление – дела давно минувших дней, о которых нужно знать, чтобы лучше понимать настоящее. В последнее же время (годы? сотни лет? или, может быть, тысячи?!) Амма почти утратил интерес к бхалласу: триединство еще не распалось, но главной вершиной треугольника сделался человек, точнее, человекоподобное высшее существо. Тут, правда, масса тонкостей. Бхаллас, конечно, подобен, но не идентичен Амме, а человек, в свою очередь, подобен, но не идентичен бхалласу. Ультхан – новая, подобная, но не идентичная человеку сущность, является аналогией Аммы. Причем ультханам подобны не только люди (в смысле – темаги), но и нелюди (то есть нируты, они же Семенова «родня» – лоурины). Последние для того и созданы Аммой, чтобы у людей, после исчезновения бхалласа, был способ причащаться, уподобляться ультханам, то есть самому Амме.