Отто Шмидт - Владислав Корякин

Участникам похода эти места запомнились еще странным молчанием эфира, который умолк наглухо и надолго, по крайней мере, для ближайших станций. Зато 25 августа радисты перехватили переговоры Евгенова с судами Особой Северо-Восточной экспедиции, находившимися у Колючинской губы (примерно в 400 километрах от устья Колымы). Из них стало известно о тяжелейшей ледовой обстановке в Чукотском море и приказе ледорезу «Литке» воздержаться от похода к Лене, где он должен был принять под ледовую проводку речные пароходы на Колыму. Чудеса в эфире продолжались и дальше – радисты «Сибирякова» переговаривались с рыболовецкими тральщиками, а ближайшая станция на Большом Ляховском в Ново-Сибирском архипелаге, откуда сибиряковцы надеялись получить информацию о ледовой обстановке, словно пропала.

Пока молчала и радиостанция строящейся «полярки» в бухте Тикси в дельте Лены. Зато сама река с каждым днем все больше напоминала о себе то стволами плавучего леса (плавника), то нарастанием бурого торфяного настоя в морской воде и, соответственно, падением солености во взятых пробах на гидрологических станциях. Только вечером 26 августа услышали морзянку радиста из Тикси с воплями «Всем, всем, слушайте меня…». В течение двух недель он безуспешно пытался связаться с соседним Булуном в низовьях реки. На радостях радист Тикси выразил готовность работать каждый час, что Кренкель объяснил по-своему: «Застоялся, малый, пальцы, похоже, зудят…»

Тикси сообщила, что караван речных судов (которым предстояло добираться до Колымы) привез для «Сибирякова» 250 тонн угля с местных шахт из Сангар-Хая (помимо заготовленного местного плавника на топливо) – топлива теперь хватало до Тихого океана, но заход за ним становился необходимостью. Правда, Визе показалось, что глубины в бухте Тикси – не для «Сибирякова», но его доводы Воронин парировал неотразимым аргументом: «Уголь есть – так и глубины будут достаточные». Хотя и ученый, и моряк впервые оказались в этой части Арктики, победила логика старого морехода, поначалу удивившая руководство экспедиции.

В ночь на 27 августа «Сибиряков» входил в бухту Тикси. Визе отметил, что «…небо было ясное, но нам, пришедшим из высоких широт Арктики, оно казалось темным. Невысоко над горизонтом ярко светилась Венера – первая звезда, которую мы видели по выходе из Архангельска. С берега дул легкий, удивительно теплый ветер, доносивший до нас запах тундры. В полночь термометр, подвешенный на крыше штурманской рубки, показывал + 9,4°» (1946, с. 110). Определенно в этих строках уже сказалась усталость за месяц похода, развивавшегося пока в пределах намеченного плана.

Баржа с углем и грузчиками уже дожидалась сибиряковцев, причем ее прибуксировала знаменитая «Лена» – первый пароход, пришедший сюда с запада еще в 1878 году, сопровождая знаменитую «Вегу» А.Э. Норденшельда. Несмотря на почтенный возраст, пароходик находился в приличном состоянии, обслуживая перевозки по Лене на протяжении полувека. Это была памятная встреча первопроходцев, свидетельство эстафеты поколений полярных исследований.

Определенно для Шмидта поход «Сибирякова» был не просто проведением интереснейшего (и, несомненно, опасного) научно-производственного эксперимента, одного из многих в той первой сталинской пятилетке и не последнего для самого Шмидта. Одновременно он набирался опыта руководящей деятельности в новой для него части Арктики, но не только. Как показало ближайшее будущее, это была еще и рекогносцировка будущего обширного и сурового (точнее – экстремального) поля деятельности. Об этом свидетельствуют события в бухте Тикси.

Пока грузчики наполняли топливом с баржи угольные ямы на «Сибирякове», Шмидт привел своих людей на постройку будущей полярной станции, благо среди будущих зимовщиков оказался участник экспедиции 1930 года на «Седове» топограф Войцеховский. «Дружно принявшись, коллектив сибиряковцев проработал весь день, – описал этот научный аврал Громов. – Шмидт, Визе наравне с другими таскали кирпичи, дрова, возили землю, прибивали обшивку стен и настилали полы. Вечером, в совершенно еще пустой комнате радиостанции был устроен торжественный ужин. Причин для празднования было много: открывался новый научный форпост на далеком берегу Ледовитого океана, исполнился месяц, как “Сибиряков” оторвался от пристани в Архангельске… На столе было все, чем богаты зимовщики, – консервы, коньяк и великолепная жирная рыба муксун.

– Сами ловим, ее здесь много, – говорит Войцеховский, – хотим даже сделать запас на зимовку.

…Начались бесконечные тосты: Фрейберга (начальника станции. – В.К.) за благополучное окончание нашей экспедиции; Шмидта – за первое поселение в бухте Тикси и первых зимовщиц-женщин; Визе – за капитана (“Лены”. – В.К.) Богатырева и других якутов, подготовивших почву и благодаря которым наша работа будет плодотворной…

…Стоят дивные темные ночи, от которых мы уже успели отвыкнуть. Как-то чудно видеть темную палубу и расцвеченный разноцветными фонариками корабль. Появились первые отблески северного сияния, еще раннего, слабого. Через все черное небо перекинулась молочно-бледная дуга, за ней другая, третья, теряясь в темноте» (1934, с. 169–170).

Скорее всего, Шмидту были известны планы и назначение судов Особой Северо-Восточной экспедиции под начальством Евгенова. Более того, видимо, он имел какие-то особые указания по этому поводу и для себя. Ими он не стал делиться, до поры до времени даже со своими ближайшими сотрудниками. Это подтверждается по крайней мере двумя фактами, о которых пойдет речь ниже.

Во-первых, настойчивым (по мнению некоторых соплавателей – неожиданным) стремлением провести речные пароходы с Лены на Колыму. «У Шмидта был большой разговор с капитаном, – отметил в своей книге Громов. – Честный, преданный своему делу Воронин никак не мог понять необходимости взять на себя это побочное задание.

– Как хотите, Отто Юльевич, а “велосипеды” я не поведу, – говорил он, намекая на колесные пароходики. И все же согласился сам, добровольно, убедившись в весьма веских доводах. Уж очень Шмидт умел уговаривать» (1934, с. 169–170).

Во-вторых, отказом перевезти на этих «велосипедах» с их сомнительными мореходными качествами своих же грузчиков, которые в поисках «фарта» в качестве ненужных свободных конкурентов могли доставить немало хлопот «работникам Дальстроя». Громов оставил смачное описание этой колоритной публики («В большинстве своем – авантюристы, искатели счастья и приключений, прослышав об открытии на Колыме россыпей золота, бросили семьи, заработок, заразившись “золотой лихорадкой”» (1934, с. 168)). Он же немного ниже приводит достаточно убедительную причину отказа вести их на Колыму: «Иначе поступить было нельзя. Свободных мест на “Сибирякове” не имелось, а вести этот груз на совершенно неприспособленных для морских переходов речных пароходиках было рискованно. Всегда в любую минуту могло случиться несчастье, и тогда – лови на вздыбленных волнах моря Лаптевых сотни людей» (Там же, с. 171).

Трехсуточная стоянка в Тикси была использована для подготовки двух из трех колесных «речников» для перехода на Колыму. Тем временем моряки и ученые с «Сибирякова» нашли время для посещения останков «Зари» – экспедиционного судна Э.В. Толля, погибшего в ноябре 1902 года при попытке вернуться на материк с острова Беннетта. «Оставленная и разбитая “Заря” производила тяжелое впечатление. Она жила, пока жив был ее руководитель, горевший желанием познать тайны Арктики. Когда он пал в борьбе с полярной стихией, корабль был брошен в первой попавшейся бухте и вместе с ним забыты все мысли, которыми энтузиаст исследования Арктики сумел на время всколыхнуть старую Академию наук… Трагическое начало и трагический конец» (Визе, 1946, с. 118).