Чего не прощает ракетчик - Максим Михайлов

Севастьянов настолько увлекся нехитрым процессом, что даже начал что-то тихонько мурлыкать себе под нос, безбожно фальшивя и перевирая мотив услышанной где-то эстрадной песенки, отчего-то зацепившейся в памяти. Мысли текли себе незамысловатые и неторопливые, особенно не тревожа… Простые и будничные, строго говоря ни о чем… Изредка всплывало перед внутренним взором раскрасневшееся лицо Марины с веселыми смешинками в глазах и очаровательными ямочками на щеках. Девушка улыбалась лукаво и чуть насмешливо, и Севастьянов тоже невольно начинал расплываться в улыбке.

За окном копилась чернильная тьма осенней ночи, пронзаемая лишь редкими желтыми конусами света уличных фонарей, да иногда фарами пролетающей мимо машины. Время было поздним и в соседнем доме одно за другим гасли окна, остались мерцать тусклыми отсветами телевизоров едва три-четыре из всех. Похоже за ними обитали самые отчаянные полуночники. Севастьянов отсутствующим взглядом смотрел в темноту за двойным рядом оконных стекол. Видел отражающуюся в ней кухню и себя самого деловито протирающего пистолетные части. Иногда изображение на поверхности стекла плыло, менялось и вдруг сквозь привычные очертания начинало проступать что-то другое, невозможное… То чего просто не могло быть… Такое случалось всякий раз, стоило ему только отвести глаза, посмотреть на разложенные перед ним на столе детали оружия. Тут же боковым зрением начинала фиксироваться всякая несуразица: то хитро подмигивал из окна фээсбэшный генерал, то зазывно улыбалась Марина, а один раз даже мелькнуло торчащее к небу изломанное серебристое крыло и яркое пятно парашютного шелка поодаль…

Севастьянов стремительно поднял глаза, всматриваясь в темноту за окном. Слишком поздно, все тут же исчезло, уступая место уютному свету неяркой лампочки под пластиковым абажуром, клетчатой клеенке стола, кухонным шкафам и холодильнику на заднем фоне… А еще в стеклянной поверхности отразился безумный взгляд, растрепанного и осунувшегося немолодого уже человека с темными набрякшими тяжестью мешками под глазами и лихорадочным румянцем во всю щеку. В этом всклокоченном нервном издерганном человеке Севастьянов с немалым удивлением узнал себя. С минуту он с болезненным любопытством вглядывался в собственное отражение, потом раздраженно дернул углом рта и демонстративно опустив глаза принялся аккуратно собирать оружие. Однако глаза все равно предательски нет-нет да и возвращались к окну, отрываясь от скучных, до боли знакомых железяк.

А за окном продолжало твориться странное волшебство. В неверном серебристом свете сменяя друг друга плыли то степные, то горные пейзажи, вспыхивали огнями транспаранты готовности буковской СОУ, мелькали знакомые лица, сосредоточенно вглядывающиеся в индикаторы, ловкие уверенные пальцы четкими неотвратимыми движениями вели рукояти, нажимали кнюпели… С воем уходили в небо ракеты, устремляясь к едва видимой серебристой точке скользящей среди облаков… Севастьянов до хруста зубов сжав челюсти продолжал собирать пистолет. С лязгом вставали на место одна за другой точно пригнанные части. Подполковник старательно не смотрел в окно, но все равно видел все, что там происходит. Теперь из-за прозрачной невидимой перегородки на него смотрели трое бывших однополчан, не те которых он помнил по далекой офицерской молодости. Другие — такие, какими он увидел их на экране компьютера фээсбэшника. Погрузневший, заплывший лишним жирком Померанец с зеленоватым испитым лицом, жалкий, согнутый вопросительным знаком сутулый Маркухин, злой с резкими беспощадными чертами Гром… Все трое были сейчас там… Все трое смотрели на него сквозь стекло…

Щелкнул входя в пазы на рамке затвор, палец заученно надавил на задержку, возвращая его в переднее положение. Все, оружие готово к бою. Не торопясь, медленно и плавно, так, как учили делать на стрельбище, Севастьянов поднял пистолет в вытянутой руке. Ствол не дрожал, сидел в ладони как влитой, хищно глядя в окно. Губы подполковника искривились в злой гримасе, верхняя вздернулась открывая в оскале передние зубы. Указательный палец трижды надавил спуск. Трижды с металлическим звоном в холостую ударил курок.

Ждите, я уже иду к вам… До скорой встречи, друзья…

Бесплотные призраки однополчан таяли за окном, пронзенные каплями начинающегося дождя, затертые мельтешением еще не опавшей листвы росших под домом деревьев. Севастьянов провожал их внимательным взглядом. Взглядом через пистолетный целик, посреди которого маячила идеально ровная мушка.

Смена запаздывала и Севастьянов, скрывая владевшее им напряжение, старательно рисовал и один за другим заштриховывал квадратики в рабочей тетради. Желание выскочить из дежурки на крыльцо и проверить строится ли уже новый наряд становилось просто непреодолимым, он изо всех сил подавлял его, пытаясь отвлечься, думать о чем-нибудь совершенно не связанном с тем, что должно было случиться уже через несколько минут. Старался вспомнить о том, что скоро пойдет сезон рыбной ловли, о том, что в этом году должны упасть цены на овощи, о чемпионате мира по футболу, наконец. О чем угодно, только не возвращаться постоянно мыслью к уютно примостившемуся на дне черной спортивной сумки пистолету.

К пистолету, который всего пару часов назад спокойно лежал в специальной ячейке металлического сейфа в комнате для хранения оружия. Теперь в ячейке вместо настоящего боевого ствола лежит безобидный газовик с тщательно спиленными напильником номерами, внешне практически точная копия, особенно если смотреть издали, бегло пересчитывая наличие. Вот именно, только если смотреть издали и не брать в руки. Ни в коем случае не брать в руки, иначе обман раскроется мгновенно. Прослуживший почти два десятка лет в армии офицер не может ошибиться и перепутать игрушку с оружием, на это не стал бы рассчитывать даже последний идиот. Но это если взять в руки, чтобы, как и положено по уставу, проверить каждую принимаемую единицу по номерам и комплектности. Надежда была лишь на то, что сменщик этого делать не станет. Обычно никто не делает. Лень, да и незачем. Это же настоящее боевое оружие, с ним шутки плохи, вряд ли кто рискнет весьма приличным тюремным сроком, что полагается за хищение, ради сомнительного удовольствия иметь на руках нелегальный ствол. К тому же сюда, как правило, заступают на дежурство одни и те же люди, солидные, умудренные жизнью старшие офицеры, от которых уже не стоит ожидать глупостей, или каких-то резких, непродуманных движений. Они все знают друг друга, как облупленных, потому, обычно никто не проверяет так, как положено, это кажется слишком долгим и нудным. Некоторые вообще не открывают сейфы, ограничиваясь дежурным вопросом: "Все в порядке? Ничего не поменялось?", получая в ответ ленивый кивок сдающего: "Что тут может измениться?" Только на этом привычном раздолбайстве и строится расчет, неверный, безумный, очень рискованный. Севастьянов и сам отлично понимает это, но другой возможности достать нужное как воздух оружие у него просто нет. Это только в лихо закрученных боевиках положительный герой без труда достает себе ствол на мафиозном черном рынке, или отбирает у нерадивого мента. Причем делает это с неизменным изяществом, походя сметая любые препятствия пуленепробиваемым бронированным лбом. В реальности ситуация выглядит намного грустнее — сунуться к мафии, нет ни денег, ни желания, в лучшем случае тупо разведут на бабки, а насчет нерадивых ментов легко расстающихся со своими пистолетами и автоматами, то подобные экземпляры за пределами киношных и телевизионных экранах отчего то Севастьянову до сих пор не попадались.