Держи меня за руку - Долен Перкин-Вальдез

Индии? В обмен на добрые дела люди могут выдвигать неожиданные требования. На долю девочки и так выпало слишком много разочарований.

– Все зависит от ребенка. – Сестра Латарша открыла личное дело Индии. – Вижу, тестирование она прошла хорошо.

– Иногда я что-нибудь ей говорю, и она отлично меня понимает. Вне всяких сомнений.

Мне хотелось понять, что сестра Латарша о ней думает. Я была готова разбросать людей, если они будут мешать, – в точности как Индия раскидывает поролоновые кубики.

Сестра Латарша закрыла личное дело и отодвинула папку.

– В прошлом мы сталкивались с прогулами. Если Индия будет пропускать занятия, то потеряет место в школе. Насколько я знаю, вы не опекун девочки, так что ее родным нужно приехать сюда и подписать документы.

И ни слова о скандале, хотя в городе про него слышали все. По крайней мере, мне так казалось. Я мало знала о сестрах, служивших в церкви Святого Иуды Фаддея, и плохо представляла, следят ли они за новостями.

– У девочки только папа и бабушка. И оба неграмотные. Если вы не против, я буду сопровождать их и объясню, что написано в документах.

Индии придется иногда добираться одной на автобусе. Это немного меня беспокоило.

Сестра Латарша посмотрела мне в глаза.

– Нашей школе двадцать шесть лет, мисс Таунсенд. Я здесь четырнадцать. Мы чего только не повидали. Помните об этом.

Я попыталась расслабиться, но ощущение тяжести в груди не уходило. Меня одолевали новые опасения. Каково будет Индии среди других детей? Она не ходила в школу уже несколько лет. Единственной подругой по играм была Эрика.

– С ней все будет хорошо, мисс Таунсенд.

Сестра Латарша излучала доброжелательность. Я хотела честно с ней все обсудить, но не знала, с чего начать. У меня не было опыта общения с католиками нигде, кроме как в этой больнице, так что я сомневалась даже в том, что называю сестру Латаршу правильно.

– Расскажите, как продвигается иск? – мягко спросила она.

Значит, она все-таки в курсе новостей. Отвечать на такой вопрос было неловко.

– Если честно, я плохо понимаю тонкости. Знаю только, что Лу Фельдман, их юрист, делает все возможное. Это очевидно.

– Многие из горожан в ярости.

– Из-за операции или иска?

– Хороший вопрос.

– Думаю, кое-кому хотелось бы, чтобы проблема растворилась сама собой.

– Сивил, могу я дать вам совет?

– Конечно.

– Будьте осторожны.

– Что вы имеете в виду?

– Иногда любовь убивает точно так же, как ненависть. Если слишком сильно любить, можно потерять себя в чужом горе. А если слишком сильно ненавидеть, случается сами знаете что. Позаботьтесь о самой себе. Не получится помочь другим, если ты сам измотан до предела. Я постоянно себе об этом напоминаю.

– Никогда не думала, что сестра в церкви посоветует мне не любить слишком сильно.

– Только Христос может любить безгранично, мисс Таунсенд.

Сестра Латарша вдруг показалась мне старше тех лет, что я дала ей сначала.

Индия торжествующе замычала. Мы обернулись. Девочка построила пирамиду, и та, пошатавшись несколько мгновений, обрушилась на пол.

* * *

Контора Лу находилась этажом выше кафе, из которого проникал неистребимый запах жира. Мусорное ведро было доверху набито контейнерами из-под еды навынос. Готова поспорить, без этого кафе Лу наверняка умер бы от голода. Контора состояла из одного-единственного кабинета и зоны для ожидания, отгороженной складной ширмой. За ширмой стояли два заваленных бумагами стола. Я плюхнулась на стул перед Лу.

– Она меня уволила.

– Кто?

– Миссис Сигер. Даже не потрудилась сказать это лично. В понедельник утром мне принесли письмо.

– Сочувствую, Сивил. Наверное, такой исход был неизбежным.

– Тебе кто-нибудь помогает с делом?

– Конечно. На меня работает дюжина юристов.

– Правда?

Лу издал странный гортанный звук, и я догадалась, что так он смеется. Значит, это была шутка. Он принялся копаться в документах.

– Что ищешь? – спросила я.

– Кое-какие заметки.

– Хочешь, помогу? Раз уж я теперь безработная.

Он поднял взгляд:

– Мне жаль, что тебя уволили, Сивил. Нам надо было к этому подготовиться.

– Ты тут ни при чем. Возьмешь меня к себе?

– Спасибо за предложение, Сивил, но ты медсестра. Тебе бы в больницу устроиться.

– В старших классах я помогала папе вести архивы. У меня хорошо получается.

– Что, решила стать моей ассистенткой?

Застрекотала пишущая машинка. Секретарша печатала быстро, мерные щелчки клавиш перемежались звонком каретки. Я печатать не умела вообще.

– Нашел.

Лу достал желтый лист и, похоже, тут же про меня забыл. Сдвинув брови, он начал что-то записывать. Лишь через какое-то время он снова посмотрел на меня. Было неловко, что я так и сижу здесь, но заставить себя уйти я не смогла. Еще рано.

– Хочешь посмотреть заявление? Вот, почитай. – Он протянул мне несколько скрепленных вместе страниц.

В заявлении Лу описал, как миссис Сигер вместе с медсестрой приехали домой к девочкам, предварительно приняв решение о необходимости стерилизации, как Мэйс и миссис Уильямс поставили крестики в бланке согласия и как Вэл расписалась в качестве свидетеля. Надо бы спросить у Алиши, знает ли она о предательстве Вэл. Я не видела подругу уже несколько дней. Она даже не удосужилась позвонить после моего увольнения. Ни привет, ни как дела. Ничегошеньки. Миссис Сигер откуда-то выяснила, что я перевезла семью в Дикси-корт и перестала давать девочкам контрацептивы. По-видимому, проговорилась как раз Алиша.

Вэл тоже замешана. Мать Мэйса доверилась миссис Сигер еще и потому, что ту сопровождала Вэл. Миссис Сигер не просто так взяла с собой медсестру – она понимала, что с чернокожей помощницей ей будет легче добиться цели. Форма у Вэл была такая же, как у меня.

– Что думаешь?

– Больно читать.

Лу зажег сигарету.

– Прости, Сивил. Я не хотел…

– Лу, ты так и не объяснил, зачем тебе это, почему ты взял дело?

– Не все белые в Монтгомери ненавидят черных, Сивил.

– Я такого не говорила.

– Отношения между белыми и черными в нашем городе всегда были напряженными, признаю. Да чего уж там, во всем штате.

– Напряженными, – повторила я.

– А ты бы как выразилась?

Я помолчала. А потом рассказала историю. Начала с вопроса, помнит ли он, как обстояли дела в Монтгомери в 1963 году. Мне было тринадцать. В тот год Джордж Уоллес стал губернатором и объявил, что сегрегация всегда будет неотъемлемой чертой Юга. В тот год в Бирмингеме протесты чернокожих студентов разгоняли с помощью брандспойтов. Тысячи людей прошли маршем на Вашингтон, требуя равноправия. Президент Кеннеди пообещал внести законопроект о гражданских правах, но вскоре был застрелен на глазах у жены. А еще в том году к нам в дом постучали. Громко. Так громко, что папа разбудил нас с