Летчицы. Люди в погонах - Николай Потапов

Постояв с минуту на мостике, они с облегчением вздохнули, сошли на берег. Эта операция заняла у них немало времени. Было уже за полночь, где-то раза два пугливо и одиноко прокукарекал петух.

С запада доносился гул проходивших по шоссе машин и танков. Немцы под прикрытием темноты перебрасывали к фронту резервные части.

Прислушиваясь к неумолкающему гулу машин, Растокин думал о том, что противник, по всей вероятности, готовит удар на этом участке фронта, что в роте ждут их возвращения с «языком», который помог бы уточнить действия противника. И то, что ночь почти на исходе, а задание еще не выполнено и пока нет уверенности, будет ли оно выполнено сегодня, и то, что немцы перебрасывают к фронту свежие силы, а они, разведчики, не могут сообщить об этом в свой штаб, – все это острой болью отозвалось в сердце Растокина.

Он лихорадочно искал выхода, в голове возникали варианты взятия «языка», но все они казались ему нереальными, надуманными. Он теперь уже сожалел, что убил обоих солдат.

«Одного надо бы оставить живым, вот и «язык». Глядишь, домой уже топали бы, а теперь вот думай, ломай голову». И, чтобы как-то отвлечься от этих грустных размышлений, спросил Карпунина:

– Что будем делать, Иван?

– В каком смысле? – Карпунин сделал вид, что не понял вопроса.

Растокин вскипел, его злила эта притворная непонятливость, а скорей всего, неуместная хитрость уйти от советов, потянуть время, когда дорога каждая минута.

– А в том смысле, товарищ Карпунин, – перешел он вдруг на официальный тон, – где и когда будем брать «языка». Или ты забыл, зачем пришел сюда? На болотах прописался?

– Нужны мне эти болота… – без обиды огрызнулся Карпунин. – А насчет «языка»… – Он задумался, покрутил головой и, не придумав ничего утешительного, заключил: – Уйдем опять в торфяники, а завтра снова сюда. Будем сидеть, пока не возьмем.

Растокин вначале и сам так думал, но теперь заколебался. Им все больше и больше овладевало желание сделать это сегодня, этой ночью, немедленно.

«Но как? – в который раз он спрашивал себя. Неожиданно в голову пришла дерзкая мысль. – А что, если напасть на штаб?»

Но мысль эта показалась ему настолько нелепой, что он тут же постарался ее забыть.

«Ну, а что еще? Сидеть у колодца и ждать немцев? А если они ночью не придут за водой, тогда что? Устраивать засаду завтра? Но можно просидеть и завтра, и послезавтра…»

Пассивное ожидание его явно не устраивало, и он снова вернулся к только что отвергнутой мысли: «В штабе ночью офицеров мало, одни дежурные да часовой… Часового можно бесшумно снять… Напасть внезапно. У нас есть гранаты. Речка рядом, ночь… В случае удачи – через речку и на ту сторону».

Размышляя, Растокин все больше и больше подогревал свое воображение, которое уже рисовало ему возможные варианты боя.

«А если нападение окажется неудачным?»

И все же сквозь пестроту разноречивых мыслей настойчиво пробивалась одна – надо. Повернувшись к Карпунину, заявил:

– Давай брать штаб, Иван. Другого выхода у нас нет.

Сказав это, Растокин почувствовал вдруг такое облегчение, будто сбросил с себя непомерный груз, давивший своей тяжестью.

– А справимся? – осторожно заметил Карпунин, видя его нетерпение.

– Если будем действовать смело, внезапно, – справимся. Уничтожим всех, кто там есть. В живых оставим одного… Стрелять из автоматов, гранаты – на крайний случай. Часового снимаю я. Затем оба врываемся в штаб…

Растокин волновался, это видно было по коротким, отрывистым фразам.

Его волнение передалось и Карпунину. Он понимал, что замысел, который изложил Растокин, непрост, сопряжен с большим риском, поэтому ответил не сразу, тянул, прикидывая, как бы его отговорить. Ничего не придумав путного и понимая, что затянувшееся молчание он может истолковать как трусость, Карпунин, наконец, сказал:

– Ну, что ж, давай брать штаб. Была – не была…

– Слушай, Иван, а что, если на мотоцикле прямо к штабу? Они наверняка примут за своих.

– Вот это уж совсем другой разговор, – тут же согласился Карпунин. – На мотоциклах я, слава богу, поездил, дело знакомое.

– И как я сразу не допёр? – усмехнулся Растокин.

В коляске мотоцикла они нашли два плаща, каску, обрадовались этому. Тут же каждый набросил плащ на плечи, а Карпунин надел еще на голову и каску.

– Теперь порядок… Теперь можно и в штаб, – довольный своим видом, проговорил Карпунин.

Они выкатили мотоцикл на дорогу. Карпунин сел за руль, Растокин – сзади. Мотор запустился быстро, работал четко. Карпунин не раз бывал в разведке, попадал в разные переплеты, но сегодня почему-то особенно волновался, излишне нервничал, чувствуя, как предательски дрожат руки и ноги.

Свернув с дороги к штабу, он остановил мотоцикл метрах в десяти от здания.

– Курт, за мной! – приказал ему Растокин на немецком языке и направился в штаб.

Пилотку он засунул в карман, шел без головного убора, на плечах болтался плащ, прикрывая автомат. За ним семенил Карпунин, в каске, плаще.

У здания одиноко расхаживал часовой. При виде мотоцикла часовой остановился, бросил беглый взгляд в их сторону, подошел к двери.

Растокин шел быстро. Надо было действовать смело, решительно. В минуты наивысшей опасности – это он не раз замечал за собой – к нему возвращалось то удивительное спокойствие и хладнокровие, которое позволяло принимать верное решение, поступать обдуманно, расчетливо.

Приблизившись к часовому, он сказал ему по-немецки:

– Мне срочно в штаб, – и, не дав тому произнести слово, левой рукой зажал ему рот, правой нанес удар ножом в грудь.

Осторожно опустив часового на землю, Растокин, а за ним Карпунин вошли в штаб. В первой комнате никого не было, из второй, дверь в которую была чуть приоткрыта, доносились приглушенные голоса.

Распахнув дверь, Растокин увидел за столом двух склонившихся над картой офицеров, третий говорил по телефону. Короткой очередью он уложил говорившего по телефону немца, направил автомат на растерявшихся офицеров, крикнул:

– Хенде хох!

Один из них успел выхватить из кобуры пистолет, но тут же был сражен автоматной очередью. Второй кинулся за перегородку, его настиг Карпунин, ударом автомата свалил на пол. Связав ему руки ремнем, Карпунин снял висевшее на стене полотенце, сделал из него кляп, засунул офицеру в рот.

Тем временем Растокин свернул лежавшие на столе карты, вытащил из открытого сейфа бумаги, положил в карман. Подняв с пола офицера, они направились к выходу. Первым шел Растокин, за ним офицер, позади – Карпунин.

Выходя из штаба, Растокин заметил, что часового на месте не было.

«Значит, остался жив, спрятался», – затревожился он.