П. Ш. - Дмитрий Хара

– Привет, Олеженька! Как ты, сынок?

Олег едва сдержал слезы. Напрягая что есть силы голосовые связки, он выдавил:

– Мам, я сейчас заеду, можно?

– Конечно, конечно, сыночка, только у меня угостить тебя нечем и бардак…

Олег нажал на кнопку сброса звонка. Слезы прорвались из глаз, как чертов водопад. Он стал вытирать глаза руками, завел машину и стал разворачиваться прямо на пешеходном переходе, не обращая внимания на чертыхания прохожих. Кто-то даже стукнул кулаком по железному телу его «Ниссана», но ему было все равно. Он ехал к ней домой. Точнее, в дом, где она жила у своего нового мужа.

Пролетая мимо светофоров, перекрестков, людей, он мчался, чтобы скорее приехать, чтобы не опоздать. Чтобы она никуда не ушла. Он и раньше так срывался к ней, но каждый раз его приезд заканчивался скандалом. Сейчас было все по-другому. Он вспоминал детство. Как она приезжала к нему в пионерский лагерь, в деревню, привозила машинки, конфеты. Как безумно рад он был ее видеть и как огорчался, когда она снова уезжала. Тогда она была самой красивой мамой. От нее пахло вкусными духами. Ее руки всегда были теплыми. Сейчас у нее холодные руки. Это от алкоголя. «Господи! Кто придумал эту отраву?!»

Мама жила в коммуналке в одном из старых домов на Обводном канале. Точнее, дом стоял в глубине двора, а окна выходили в маленький темный двор. Он заехал в арку дома, припарковал машину и подбежал к парадной. Домофон. «Сынуля, ты?» «Да, мам».

Недавно высушенные и вытертые глаза опять заслезились, да он и не сдерживал больше слез. Поднявшись на этаж, он увидел, что дверь уже открыта, и она стоит у раскрытой двери, улыбается. В грязном халате. Со слипшимися, покрашенными в желтый цвет волосами, сквозь которые уже давно снова пробилась седина. Запах из квартиры шел соответствующий.

Раньше все это приводило его в бешенство. Сейчас – жалость, отчаяние и… любовь. Он прошел с ней на кухню. Она явно была обескуражена его внезапным визитом, а еще больше тем, что он не кричит. И его слезами.

Олег обнял мать и заплакал еще сильнее.

– Ну что ты, сыночек? Что случилось? Почему ты плачешь?

Олег посмотрел в ее глаза, тоже полные слез.

– Мама! Мамочка! Я тебя очень люблю! Прости, что не звоню, не приезжаю! Просто я не могу тебя видеть такой! Ты словно чужая, как будто я давно тебя потерял! Ты не представляешь, как я расстраиваюсь, когда ты пьешь, и как я радуюсь, когда ты трезвая! У меня сердце кровью обливается! Понимаешь? Мам? Ты понимаешь? Я люблю тебя! Я хочу, чтобы мы нормально могли общаться. Чтобы я приезжал к вам в гости! Чтобы мы вместе пили чай, праздновали! Чтобы я мог звонить тебе и всегда слышать твой трезвый голос! Понимаешь? Я тебе и с квартирой помогу, и на отдых отправлю за границу! Только не пей.

Она не могла ответить. Она обняла его и тоже плакала. Только сейчас он почувствовал, насколько она стала тонкой, хрупкой и беззащитной. Она утопала в его объятьях, как когда-то он в ее.

– Все, сынок! Все! Я так устала сама от этого всего! Я больше не могу. Я работать хочу. Я еще соображаю. Не плачь! Пожалуйста! Прости меня! Я обещаю! Ты вот еще Вите скажи. Знаешь, как сложно быть трезвой, когда он бухает днями напролет! Придешь с работы уставшая, дома ни еды, ничего, а тут он еще начинает терроризировать!

Олег почувствовал, как легко вдруг стало на душе. Слезы прекратились. Появилась надежда. Он прошел вместе с мамой в комнату. На кровати сидел Виктор. Полутрезвый. Курил.

– Виктор! Ты мужчина. Я хочу с тобой поговорить по-мужски. Я хочу тебя попросить поддержать мою маму, твою жену. Ты же взял ее в жены. Обещал беречь. Ты понимаешь, что она скоро сопьется окончательно! Ты же сильный мужик! Подводник! Найди силы бросить пить! Хочешь, я вас на Красное море отправлю?! Поныряешь с аквалангом! Ты же в молодости увлекался!

– Олег! Я понял. Буду стараться!

– Не надо стараться! Просто будь трезвым и все! Будешь мне, как второй отец! У тебя ж нет никого, кроме мамы моей и меня!

– Это правда.

– Так и это все можешь потерять. Она решила больше не пить, но невозможно удержаться, когда ты постоянно бухаешь…

– …ну, не постоянно…

– Не спорь! Просто пойми! Я сниму ей квартиру где-нибудь, и пропадешь один здесь! Соседи тебе даже «скорую» не вызовут, если что с тобой случится!

– Это точно!

– Ну что, договорились?!

Олег протянул ему руку.

– Договорились! – Виктор крепко ее пожал, глядя в глаза Олегу.

Олег посмотрел по сторонам. Состояние комнаты красноречиво говорило о том, что пьяная неделя прошла по всем правилам: по всей комнате валялись бутылки и окурки, на столе – куча тарелок с недоеденной закусью, повсюду пятна и грязь, постельное белье не менялось, наверное, с месяц. Повсюду прожженные пятна от сигарет.

– Так, давайте начнем с уборки!

Вся окружающая обстановка уже не казалась ему такой ужасающей по сравнению с той грязью, которая могла быть внутри. Он снял пиджак, засучил рукава рубашки. Он все делал «на автомате». И мама, и Виктор помогали. Через полтора часа после того, как он вынес с десяток мусорных пакетов на помойку, комнату было не узнать.

Олег забежал в ближайший магазин и купил продуктов, а также в аптеку за лекарствами, помогающими снять похмельный сидром.

Мама помылась и надела чистое платье. Поставила чайник. Заварила и разлила по кружкам чай. Они сидели втроем за столом и смотрели друг на друга, не произнеся ни слова. В глазах Виктора он читал уважение. В глазах – мамы бесконечную любовь. «Как же она постарела!»

– Мама, Виктор, – начал Олег, – мы все очень сильно подрываем себе здоровье, непонятно зачем. Неизвестно кому и сколько еще отпущено на этом свете. Давайте забудем прошлое и проживем остаток времени, пока мы можем видеть и слышать друг друга, с заботой друг о друге.

Мама прослезилась снова, Виктор закурил. Он курил какие-то жуткие вонючие сигареты.

– Виктор, слушай, я понимаю, что бросать курить в твоем возрасте уже нельзя. А ты куришь трубку? В смысле – курил?

– Видишь ли, Олег, ваш покорный слуга много чего увидел и попробовал на свете (Виктор всегда говорил витиевато) и трубку курил тоже.

– А какой табак тебе нравится?

– «Клан». Вишневый.

– А какую трубку ты бы хотел?

– Да брось ты, Олежа, перестань, они же все жутко дорогие.

– Ну все же?

– Я бы предпочел английскую прямую трубку со съемным мундштуком, но ради бога, не обращай внимания, это ни в коем случае тебя ни к чему не обязывает, и вообще, забудь об этом, без этого вполне можно прожить. Не утруждай себя, ради бога.

Олег услышал в этих словах всю жизнь Виктора. Теперь он часто себя ловил на мысли о том, как много люди говорят о себе и о том, почему они находятся в таком положении, в котором есть. Вот, например, Виктор, несколько раз подчеркнув свою собственную незначимость, сделал за Олега вывод о том, что Олегу что-то трудно сделать, и довольствуется только тем, без чего нельзя прожить. Его «джук-бокс» запустил три эти пластинки в одном предложении. Вся беда в том, что у многих в таком возрасте музыкальный автомат невозможно превратить в компьютер. Пытаться это сделать – все равно, что пытаться вставить флэшку в музыкальный автомат. Нет ни разъема, ни процессора, ничего. Единственное, что можно делать в таком случае – это найти более-менее хорошие пластинки и научиться их находить в нужное время.