Война за океан - Николай Задорнов

Невельской поднял взор.

— Честь имею явиться. Мичман Петров[22], — отрапортовал рослый, высокий офицер с широким умным лицом. Он понравился капитану с первого взгляда.

— Мичман Разградский[23]! — громко и с сильным украинским выговором произнес его товарищ, тоже славный и видный, коренастый, румяный и черноволосый. — Прибыл в распоряжение вашего высокоблагородия для прохождения службы во вверенной вам экспедиции.

Невельской перевел взор на спокойное и самодовольное лицо Розенберга, потом на письмо Бошняка, затем на Чихачева и опять на вновь прибывших офицеров. Капитан был взбешен и письмом Лихачева, и известием из Николаевска.

Он уставился на груду бумаг на столе, забыв подать руку прибывшим офицерам. Нервы его были напряжены до крайности. Он не мог не думать об этой куче оскорблений, лежавших у него на столе. И как результат голода в экспедиции — бунт, бегство. Уставшие, измученные за зиму люди не выдержали. Слишком велики были тяготы, взваленные на них. Казалось, и сам вот-вот рухнешь под этой ужасной тяжестью. А офицеры, прибывшие для службы в экспедицию, молоды, полны сил, улыбаются до ушей.

— Нечего улыбаться, господа, — вдруг грубо сказал Невельской. — Да сбросьте ваши мундиры, — повелительно и грозно добавил он. — Прочь их! Здесь форма не нужна. Вы здесь должны будете уметь делать все, как простые казаки. Каюрить, то есть управлять собаками, — пояснил он, заметя вытаращенные от удивления глаза Петрова. — Ходить на лыжах, грести, спать на снегу, в нарте… Да, да! Забудьте все ваши дворянские привычки! Вы тут такие же, как все! Понятно? Николай Матвеевич, — вдруг обратился он к Чихачеву, — немедля выстройте всю команду перед казармой да пересчитайте всех. А я сейчас явлюсь.

Николай Матвеевич понял, что Невельской опасается, нет ли у николаевских бунтовщиков сношений и заговора с кем-нибудь из здешних людей и не бежал ли кто-нибудь отсюда. Березин только что сказал, что корни могут быть и тут.

— Под страхом смерти, чтобы весь гарнизон стоял в строю. Строить без оружия!

«Боже мой милосердный, — подумал Разградский, — куда мы попали?..» Он переглянулся с товарищем.

Невельской замолк и уставился на офицеров.

Петров, видя, что ни о каком деле речи нет, и не понимая, отчего такая суматоха, спросил с холодной неприязнью у Невельского:

— А где же нам поместиться, ваше высокоблагородие?

Невельской глянул на него со злом, распахнул окно и показал вдаль на одинокое дерево.

— Вон, под елкой!

— Что же, мы должны помещаться на открытом воздухе, под тем деревом? — спросил Разградский.

— Да, так точно!

Невельской вызвал Орлова.

— Поместите господ офицеров под елкой. Да объясните им все.

«Вот ад! — подумал Петров. — И что мы тут можем ожидать хорошего…»

Орлов представился, пожал руки и повел офицеров к себе. Выйдя на улицу, он сказал, стараясь выручить Невельского, что даст палатку, которую и надо разбить под елкой, и что именно это имел в виду начальник экспедиции.

Тут Орлов добавил с улыбкой, что капитан очень хороший, но есть причины, по которым нынче он не в духе, и что они привыкнут и сами убедятся. А сейчас неприятности.

«Ну и ад! — подумал упрямый Петров. — Что же тут может быть хорошего! Куда нас занесло!»

А капитан доказывал Розенбергу, что ни один порядочный человек не смеет действовать так, как Лихачев, если у него даже и есть такая инструкция, и что командиру «Оливуцы» придется со временем нести ответственность, что об этом сообщено будет генерал-губернатору и в Петербург князю Меншикову и великому князю Константину и что пусть Лихачев, если он затеял переписку и желает обелить себя, представит немедленно копию инструкции, которая дана ему от Завойко.

Вернулся Чихачев. Невельской увел его в соседнюю комнату и долго говорил о чем-то. Вскоре они вышли. Чихачев с Розенбергом отправился на шлюпке на корвет объясняться с Лихачевым.

Невельской и Орлов пошли к казарме, где был выстроен гарнизон. Вид у людей живой и веселый, и сразу видно, что про николаевский бунт и бегство матросов никто ничего не знает. Все рады, что пришло судно, что прекратится голод. Все готовы идти на выгрузку товаров и продуктов. Невельской успокоился и приказал команде разойтись.

Когда с корабля возвратился Чихачев, Невельской собрал военный совет. Решено было немедленно действовать, в помощь Бошняку отправить Березина с четырьмя самыми надежными людьми. Поедут Подобин, Конев и двое казаков. Подобина при всяком удобном случае Невельской старался посылать в командировки.

Орлов на только что спущенном ботике отправился в лиман искать беглецов. Бошняку было написано краткое письмо. Он должен объявить гилякам, что за поимку беглецов назначается награда.

Во второй половине дня шлюпка несколько раз ходила с берега на судно. Переписка продолжалась.

Наконец Лихачев уступил и согласился помочь при выгрузке, посменно поставить на работу сто человек своих матросов.

На другой день выгрузка началась. Работали экипаж «Оливуцы» и гарнизон Петровского.

Чихачев снова поехал на судно с новой просьбой. Лихачев снова уступил настояниям старого своего товарища и согласился сходить в Аян за недостающим грузом, взять почту оттуда и доставить все в Петровское. Разгрузка шла полным ходом. В полдень на берег съехал Дитмар, молодой ученый из Петербурга, желающий ознакомиться с новым заселением.

Дитмар — коренастый, плотный блондин с темно-русой бородкой и свежим цветом лица. Ему лет тридцать пять — сорок, трудно определить по виду. Это довольно известный молодой ученый. Он рассказал в беседе с Геннадием Ивановичем и Екатериной Ивановной, что послан на Камчатку Географическим обществом с одобрения правительства. Должен ради науки совершить это тяжелое путешествие и представить добросовестную картину мест, которые, как он выразился, никогда основательно не исследовались.

Перед его отъездом в Петербург много было разговоров о предстоящем изучении Камчатки. В Российско-американской компании много было сказано Дитмару о деятельности Василия Степановича Завойко, которую надо подкрепить средствами науки. Об этом в письмах на имя родственников своих, известных ученых, просили как жена Василия Степановича, урожденная баронесса Врангель, так и сам он.