Город грешных желаний - Елена Арсеньева

Как легко и внезапно разрешился мучивший ее вопрос! Вот онаи свободна от объятий Пьетро. И помогла ей в этом именно Джилья, у которойТроянда намеревалась просить помощи. Да, все в конце концов сложилось точнотак, как она хотела. Смешно? Но почему же тогда она, Троянда, не смеется? Онабы засмеялась… если бы могла делать хоть что-то еще, а не только бесконечнорыдать. Вот уж воистину: ничего не проси у бога — он ведь может исполнить твоюпросьбу!

Аретино сдержал слово и больше не приходил. Ни разу непоявилась и Джилья: может быть, в ней заговорила совесть? Впрочем, Трояндастаралась не думать о ней — видимо, из чувства самосохранения. Научиться ждумать об Аретино было куда труднее… Троянда ждала с замиранием сердца, иногдадумая, что пусть уж лучше возненавидит ее потом, после рождения дьяволенка, чемтеперь. Иногда была готова бежать к нему, звать его, но в последнее мгновениеноги отказывались слушаться.

Нет, она не судила Пьетро, не винила его. Он всего лишьискусился женщиной, а ее, Троянду, искусил дьявол! Что бы она там ни говорилааббатисе и самой себе, но она не могла забыть острого, всепоглощающеготомления, владевшего ею той роковой ночью в монастыре. Тогда она была глупа,неопытна — теперь, став женщиной, она понимала, что хотела инкуба, как можнохотеть мужчину… Она куда большая грешница, чем Джилья! И должна нести тяжестьсвоего греха, искупить его. Затворничество, на которое она себя добровольно обрекла,и будет искуплением греха. А простил ли ее господь или нет, она узнает,взглянув на дитя.

Троянда все решила для себя: с ребенком Аретино она пойдет ксвоему любимому и будет смиренно умолять его о прощении; если же родитсядьяволенок, она задушит его и тут же покончит с собой, потому что это будетозначать, что бог от нее отвернулся, и грех самоубийства будет лишьнезначительным довеском на весах его кары.

Теперь мир ее, и прежде замкнутый, сузился еще больше.Все-таки раньше она могла ходить по дворцу, каждый день видеть Пьетро… Теперь кней являлась лишь пожилая служанка, которая приносила еду, уносила грязнуюпосуду на кухню и забирала белье для стирки. Троянда держала себя так грубо инадменно, как только могла, стараясь уходить в сад, лишь только служанкапоявлялась, и в конце концов добилась, чего хотела: добрая женщинавозненавидела гордячку и ни на мгновение не задерживалась в ее покоях дольшетого времени, какое было нужно, чтобы шваркнуть на стол один поднос и забратьдругой. В комнатах все заросло бы грязью, но Троянда старательно убирала сама.Этому она научилась в монастыре, где монахиням предписывалось содержать своикельи в сверкающей чистоте, и теперь мытье полов и обметание пыли стали ееглавным развлечением, благо вода в фонтане не иссякала. В доме Аретиноцарствовала симметрия: в саду, где скрывалась теперь Дария, стояла точно такаяже вечно плачущая Ниобея, как в том месте, где до смерти Моллы жила Троянда. Вконце концов добровольная затворница так привыкла к Ниобее, что дажеразговаривала с ней, когда возилась в крошечном садике. Это было приятнымзанятием, потому что в эти часы она вспоминала милую, добрую Гликерию, игорькие слезы ее становились тихими и светлыми.

Троянда бесконечно скучала без книг: у нее оставался толькотомик «Дафнис и Хлоя», уже заученный наизусть и порядком надоевший. Тогда онанашла себе довольно любопытное занятие: подбирала в саду птичьи перья,оттачивала их и на полях книжки записывала красно-черным руджейским вином,которое часто приносили ей к обеду, все русские слова, которые ей удавалосьвспомнить: запавшие в память с детства, услышанные от Гликерии… Гликерия частопела, рассказывала сказки — Троянда с изумлением обнаруживала, что помнит оченьмного! Теперь ее беспокоило, что книжка закончится, не на чем будет писать. Ксчастью, она нашла завалившееся за кровать роскошное издание Апулея, но даже неперечитывая, даже не глядя на бесстыдные картинки, начала записывать сказку продевушку Крупеничку, про то, как крестьянскую дочку захватили в плен татары, иникак не могла она убежать из неволи, но помолилась богу — и превратилась вгречишное зернышко, которое унесли на Русь странники, там оно проросло,заколосилось, расплодилось… и поныне жива Крупеничка!

Троянде вдруг захотелось гречневой каши с молоком, да так,что ложись и помирай! Но каши взять было негде, и она перетерпела, хоть запахразваренной гречки томил ее не один день. Только тем и спаслась, что заняласьзаписыванием какой-то другой сказки.

Разумеется, азбуки русской Троянда не знала, все записывалапо-латыни и часто обнаруживала, что ей не хватает букв, чтобы обозначить звуки,которые оживали в памяти. Вот, скажем, «ж». Или «ы»! Слова получались корявыми,уродливыми, но все же это занятие доставляло ей огромное удовольствие.

Да-да! Она научилась высекать искры радости в тойбеспросветной тьме уныния, в которой пребывала! Но самым большим удовольствиемоставались сон и видения во сне…

Она не только рано ложилась и поздно вставала. Сон мог еесморить где попало — хоть в саду, и тогда Троянда засыпала прямо на теплойтраве, окутанная сладким запахом роз. Часто, проснувшись, она обнаруживала, чтолицо ее залито слезами, но о чем она плакала, что ей снилось, Троянда непомнила. Она часто размышляла: где бродят наши души, когда их освобождает сон?— но никогда не могла вспомнить своих снов.

* * *

Дни тянулись, тянулись… так прошло два месяца, отмеченныхзарубками на стволе пинии, росшей в тенистом углу сада, два месяца из четырехоставшихся до родин, когда Троянда, которую последние дни донимала какая-тоособенная слабость, почувствовала себя совсем плохо.

Началось все с тупой боли в животе. Тянуло, тянуло, что-томедленно, больно сжималось — и так же мучительно разжималось. Потом онаобнаружила бурые пятна на рубахе.

Кровь. У нее началось кровотечение! Хорошо это или плохо?Может быть, так и должно быть? Спросить бы хоть кого-то… но спросить былонекого — и Троянда решила терпеть. Она промаялась ночь, урывками засыпая, аутром, как всегда, ушла в сад, чтобы служанка, которая принесет завтрак, неуслышала ее жалобных стонов: иногда подступала вдруг такая боль, что Троянданевольно вскрикивала. Но тут же зажимала рот ладонью…

Она все твердила себе: ничего, пройдет. А кровь сочиласьсильнее, и вдобавок так ныла спина! Троянда ложилась, садилась, снова вставала,пыталась пройтись взад-вперед… Боль не отступала. Чудилось, ей в спину междукостями деревянные клинья вколачивают! Наконец Троянда догадалась: надо найтиплоское, твердое место и лечь. Спина распрямится — и перестанет болеть.

Она взгромоздилась было на стол, но он был коротковат,свешивались ноги, а они и без того отекали в последнее время. Троянда улегласьна пол, но ее тотчас стало знобить: мрамор показался ледяным, даже сквозь коверпробирал холод. И тошнило, беспрестанно тошнило!

Она выползла в сад… Тут, у фонтана, ее вдруг вырвало.