Вавилон - Ребекка Ф. Куанг

бы и можно было, то не хотелось бы смотреть. Такой дождь заставлял идти с опущенной головой, сгорбив плечи, безразлично взирая на мир, пока не доберешься до теплого места.

Без четверти полночь Робин накинул пальто и вышел в коридор.

— Куда ты идешь?

Он замер. Он думал, что Рами спит.

— Забыл кое-что в стеллажах, — прошептал он.

Рами наклонил голову.

— Опять?

— Полагаю, это проклятие, — прошептал Робин, стараясь сохранить спокойное выражение лица.

— Льет. Иди и забери его завтра. — Рами нахмурился. — Что такое?

— Мои чтения, — почти сказал Робин, но это не могло быть правдой, потому что он якобы работал над ними всю ночь. — А, просто мой дневник. Он не даст мне спать, если я его оставлю, я нервничаю, если кто-то увидит мои записи...

— Что там, любовное письмо?

— Нет, просто... это заставляет меня нервничать.

Либо он был потрясающим лжецом, либо Рами был слишком сонным, чтобы беспокоиться.

— Убедись, что я завтра встану, — сказал он, зевая. — Я проведу всю ночь с Драйденом, и мне это не нравится.

— Обязательно, — пообещал Робин и поспешил за дверь.

Из-за проливного дождя десятиминутная прогулка по Хай-стрит показалась вечностью. Вавилон сиял вдали, как теплая свеча, каждый этаж был полностью освещен, словно сейчас была середина дня, хотя в окнах почти не было видно силуэтов. Ученые Вавилона работали круглосуточно, но большинство забирали свои книги домой к девяти или десяти, и тот, кто оставался там в полночь, вряд ли покинул бы башню до утра.

Дойдя до зелени, он остановился и огляделся. Он никого не увидел. Письмо Гриффина было таким туманным; он не знал, стоит ли ему ждать, пока он мельком увидит кого-нибудь из агентов «Гермеса», или же ему следует идти вперед и точно следовать его приказам.

Не отклоняйся от моих инструкций.

Колокола прозвонили полночь. Он поспешил к входу, во рту пересохло, дыхание перехватило. Когда он достиг каменных ступеней, из темноты материализовались две фигуры — оба юноши в черных одеждах, чьих лиц он не мог разглядеть под дождем.

— Иди, — прошептал один из них. — Поторопись.

Робин подошел к двери.

— Робин Свифт, — произнес он тихо, но отчетливо.

Стражи узнали его кровь. Замок щелкнул.

Робин распахнул дверь и замер на пороге на мгновение — ровно настолько, чтобы стоявшие за ним фигуры успели проскользнуть в башню. Он так и не увидел их лиц. Они пронеслись по лестнице, как призраки, быстро и бесшумно. Робин стоял в фойе, дрожа от дождя, стекавшего по его лбу, и смотрел на часы: секунды приближались к пятиминутной отметке.

Все было так просто. Когда пришло время, Робин повернулся и вышел за дверь. Он почувствовал легкий толчок в поясницу, но в остальном ничего не ощутил: ни шепота, ни звона серебряных слитков. Оперативников «Гермеса» поглотила темнота. Через несколько секунд их как будто и не было вовсе.

Робин повернулся и пошел обратно в сторону Мэгпай-лейн, дрожа от страха и головокружения от смелости того, что он только что сделал.

Спал он плохо. Он продолжал ворочаться в своей постели в кошмарном бреду, пропитывая простыни потом, мучимый полуснами, тревожными экстраполяциями, в которых полиция выбивала дверь и тащила его в тюрьму, заявляя, что они все видели и все знают. Он заснул как следует только ранним утром, и к тому времени он был настолько измотан, что пропустил утренние колокола. Он не проснулся, пока к нему в дверь не постучал помощник охранника и не спросил, не хочет ли он в этот день вымыть полы.

— О... да, извините, дайте мне минутку, и я выйду. 

Он побрызгал водой на лицо, оделся и выскочил за дверь. Его группа договорилась встретиться в учебной комнате на пятом этаже, чтобы сравнить свои переводы перед занятиями, и теперь он ужасно опаздывал.

— Вот ты где, — сказал Рами, когда он пришел. Он, Летти и Виктория сидели за квадратным столом. — Извини, что я ушел без тебя, но я думал, что ты уже ушел — я дважды стучал, но ты не ответил.

— Все в порядке. — Робин сел в кресло. — Я плохо спал — наверное, из-за грома.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Виктория выглядела обеспокоенной. — Ты вроде как... — она неопределенно помахала рукой перед лицом, — бледный?

— Просто кошмары, — сказал он. — Такое иногда случается.

Это оправдание прозвучало глупо, как только покинуло его рот, но Виктория сочувственно похлопала его по руке.

— Конечно.

— Мы можем начать? — резко спросила Летти. — Мы только что промучились с лексикой, потому что Рами не позволил нам продолжать без тебя.

Робин поспешно перелистывал свои страницы, пока не нашел вчерашнего Овидия.

— Извини — да, конечно.

Он боялся, что не сможет высидеть всю встречу. Но каким-то образом теплый солнечный свет на фоне прохладного дерева, скрежет чернил по пергаменту и четкая, ясная диктовка Летти заставили его измученный разум сосредоточиться, и латынь, а не грозящее ему исключение, показалась ему самым насущным делом дня.

Учебная встреча прошла гораздо оживленнее, чем ожидалось. Робин, привыкший читать свои переводы вслух мистеру Честеру, который уныло поправлял его по ходу дела, не ожидал таких оживленных дебатов по поводу оборотов речи, пунктуации и количества повторений. Быстро выяснилось, что у них совершенно разные стили перевода. Летти, которая была приверженцем грамматических структур, максимально придерживаясь латыни, казалось, готова была простить самые удивительно неуклюжие манипуляции с прозой, в то время как Рами, ее полярная противоположность, всегда был готов отказаться от технической точности ради риторических изысков, которые, по его мнению, лучше передавали суть, даже если это означало вставку совершенно новых положений. Виктория, казалось, была постоянно разочарована ограничениями английского языка — «Он такой неуклюжий, французский подошел бы лучше» — и Летти всегда горячо соглашалась, что заставляло Рами фыркать, и тогда тема Овидия была оставлена для повторения Наполеоновских войн.

— Чувствуешь себя лучше? — спросил Рами у Робина, когда они прервались.

На самом деле, ему было лучше. Было приятно погрузиться в убежище мертвого языка, вести риторическую войну, ставки в которой не могли его затронуть. Он был поражен тем, насколько обыденно прошел остаток дня, насколько спокойно он мог сидеть среди своей группы во время лекции профессора Плэйфера и делать вид, что Тайтлер был главным предметом его размышлений. При свете дня подвиги прошлой ночи казались