Вавилон - Ребекка Ф. Куанг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После обеда они занялись «Шицзин» — «Книгой песен», которая была написана в дискурсивном контексте, настолько далеком от современного Китая, что даже читатели эпохи Хань сочли бы ее написанной на иностранном языке.
— Я предлагаю прерваться, — сказал профессор Чакраварти после двадцати минут обсуждения иероглифа 不, который в большинстве случаев означал отрицательное «нет, не», но в данном контексте выглядел как похвальное слово, что не соответствовало ничему, что они знали об этом слове. — Я подозреваю, что нам придется оставить этот вопрос открытым.
— Но я не понимаю, — сказал Робин, расстроенный. — Как мы можем просто не знать? Можем ли мы спросить кого-нибудь обо всем этом? Разве мы не можем отправиться в Пекин в исследовательскую поездку?
— Мы могли бы, — сказал профессор Чакраварти. — Но это немного усложняет дело, когда император Цин постановил, что обучение иностранца китайскому языку карается смертью, понимаете ли. — Он похлопал Робина по плечу. — Мы обходимся тем, что у нас есть. Ты — лучшее, что есть.
— Разве здесь больше нет никого, кто говорит по-китайски? — спросил Робин. — Я что, единственный студент?
На лице профессора Чакраварти появилось странное выражение. Робин не должен был знать о Гриффине, понял он. Возможно, профессор Ловелл поклялся остальным преподавателям хранить тайну; возможно, согласно официальным документам, Гриффина не существовало.
Тем не менее, он не мог не нажать.
— Я слышал, что был еще один студент, за несколько лет до меня. Тоже с побережья.
— О да, полагаю, был. — Пальцы профессора Чакраварти беспокойно барабанили по столу. — Хороший мальчик, хотя и не такой прилежный, как вы. Гриффин Харли.
— Был? Что с ним случилось?
— Ну, это печальная история, на самом деле. Он умер. Перед самым четвертым курсом. — Профессор Чакраварти почесал висок. — Он заболел во время зарубежной научной поездки и не доехал до дома. Такое случается постоянно.
— Случается?
— Да, в этой профессии всегда есть определенный... риск. Так много путешествий, знаете ли. Вы ожидаете отсева.
— Но я все равно не понимаю, — сказал Робин. — Конечно, есть множество китайских студентов, которые хотели бы учиться в Англии.
Пальцы профессора Чакраварти быстро сжались на деревянной доске.
— Ну да. Но сначала встает вопрос национальной лояльности. Не стоит набирать ученых, которые в любой момент могут перебежать на сторону правительства Цин, знаете ли. Во-вторых, Ричард считает, что... ну... Нужно определенное воспитание.
— Как у меня?
— Как у тебя. В противном случае, Ричард считает... — (профессор Чакраварти довольно часто использовал эту конструкцию, заметил Робин) — что китайцы склонны к определенным природным наклонностям. То есть, он не думает, что китайские студенты хорошо акклиматизируются здесь.
Низкое, нецивилизованное население.
— Понятно.
— Но это не значит, что вы, — быстро сказал профессор Чакраварти. — Вы получили правильное воспитание, и все такое. Вы замечательно прилежны, я не думаю, что это будет проблемой.
— Да. — Робин сглотнул. Его горло было очень сжато. — Мне очень повезло.
Во вторую субботу после приезда в Оксфорд Робин отправился на север, чтобы пообедать со своим опекуном.
Резиденция профессора Ловелла в Оксфорде была лишь немного скромнее, чем его поместье в Хэмпстеде. Она была немного меньше и имела всего лишь палисадник и задний сад вместо обширного зеленого, но все равно это было больше, чем должен был позволить себе человек с профессорской зарплатой. Вдоль изгороди у входной двери росли деревья, плодоносящие пухлыми красными вишнями, хотя вряд ли на рубеже осени вишни еще не поспели. Робин подозревал, что если он наклонится, чтобы проверить траву у их корней, то найдет в почве серебряные слитки.
— Дорогой мальчик! — Он едва успел позвонить в колокольчик, как миссис Пайпер налетела на него, смахивая листья с его куртки и поворачивая его кругами, чтобы осмотреть его конопатую фигуру. — Боже мой, ты уже такой худой...
— Еда ужасная, — сказал он. На его лице появилась широкая улыбка; он и не подозревал, как сильно скучал по ней. — Как ты и говорила. Вчера на ужин была соленая селедка...
Она задохнулась.
— Нет.
— ...холодная говядина...
— Нет!
— ...и черствый хлеб.
— Бесчеловечно. Не волнуйся, я приготовила достаточно, чтобы компенсировать это. — Она похлопала его по щекам. — Как жизнь в колледже? Как тебе нравится носить эти разлетающиеся черные мантии? Завел ли ты друзей?
Робин уже собирался ответить, когда по лестнице спустился профессор Ловелл.
— Привет, Робин, — сказал он. — Заходи. Миссис Пайпер, его пальто... — Робин пожал плечами и передал его миссис Пайпер, которая с неодобрением осмотрела испачканные чернилами манжеты. — Как проходит семестр?
— Сложно, как вы и предупреждали. — Робин чувствовал себя старше, когда говорил, его голос стал глубже. Он покинул дом всего неделю назад, но чувствовал, что постарел на годы, и теперь мог представить себя молодым человеком, а не мальчишкой. — Но сложная в том смысле, что приятная. Я многому учусь.
— Профессор Чакраварти говорит, что ты сделал хороший вклад в Grammatica.
— Не так много, как хотелось бы, — сказал Робин. — В классическом китайском есть частицы, с которыми я просто не знаю, что делать. В половине случаев наши переводы похожи на догадки.
— Я чувствовал это на протяжении десятилетий. — Профессор Ловелл жестом указал в сторону столовой. — Приступим?
С таким же успехом они могли бы вернуться в Хэмпстед. Длинный стол был расположен точно так же, как привык Робин: он и профессор Ловелл сидели на противоположных концах, а справа от Робина висела картина, на которой на этот раз была изображена Темза, а не Брод-стрит в Оксфорде. Миссис Пайпер налила им вина и, подмигнув Робину, скрылась на кухне.
Профессор Ловелл поднял за него бокал, затем выпил.
— Ты сдаешь теорию с Джеромом и латынь с Маргарет, правильно?
— Верно. Это довольно неплохое занятие. — Робин сделал глоток вина. — Хотя профессор Крафт читает лекции так, будто не замечает, что говорит с пустым залом, а профессор Плэйфер, похоже, уже не тянется к