Вечный шах - Мария Владимировна Воронова

у нас в НИИ онкологии проводят заключительные клинические испытания препарата, который показал огромную эффективность в эксперименте и на людях. При относительно невысокой токсичности он в сочетании с другими химиопрепаратами вызывает стойкую ремиссию.

Говоря простым языком, если Никита попадает, как говорится, «на протокол», то у него появляется серьезный шанс выздороветь.

Мы воспрянули духом, но ненадолго. Очень быстро выяснилось, что даже моих связей недостаточно, чтобы Никита попал на протокол. Наверное, это очень страшное ощущение, когда ты знаешь, что средство существует, но оно тебе недоступно, гораздо страшнее, чем когда думаешь, что спасения в принципе нет. Я не знаю, как Лиля переживала это время, потому что малодушно старалась с ней не видеться. Засиживалась на работе допоздна, якобы пытаюсь что-то сделать, и действительно листала свою записную книжку, понимая, что обзвонила всех сильных мира сего гораздо больше раз, чем позволяют приличия.

Интересно, думала я, почему в нашем социалистическом государстве, где в теории все равны и человек человеку брат, нельзя сделать всех действительно равными хотя бы в смерти? Не в том смысле, что земля всех принимает, а наоборот, использовать все достижения медицины так, чтобы каждый человек оставался жив столько, сколько возможно? Если есть шанс спасти ребенка от смертельного заболевания — надо спасти. Есть возможность подарить онкологическому больному лишний день — надо подарить. Так просто, что не о чем спорить.

Но когда советская власть провозглашала бесплатную медицину, она, видимо, просто собиралась заставить докторов работать бесплатно. Кто знал тогда, что прогресс побежит вперед семимильными шагами, появятся дорогостоящие антибиотики и противоопухолевые препараты, станут возможны сложные оперативные вмешательства, требующие такого же сложного наркоза и интенсивной терапии. До войны Бильрот, кажется, восклицал, что будет проклят тот хирург, который осмелится оперировать на органах грудной клетки, а теперь операции на сердце воспринимаются рутиной. Появляется новая аппаратура для диагностики, в частности УЗИ. Под натиском технологий отступили многие болезни, считавшиеся смертельными еще двадцать-тридцать лет назад, но такое лечение требует больших затрат, а на здравоохранение выделяется денег столько, сколько и до изобретения всех этих чудес, поэтому передовые методики доступны только по большому блату.

В случае Никиты настолько большому, что даже я не смогла найти подход. Его сопутствующая болезнь, ДЦП, делала невозможным его участие в протоколе. Он просто был неинтересен исследователям, а просто так тратить дорогой препарат коллеги, сотрудничавшие с иностранной фирмой, не собирались, и в ответ на мои осторожные намеки, что нельзя ли как-нибудь просто не заметить, что у ребенка ДЦП, только недоуменно пожимали плечами.

Лиля в эти дни была очень плоха, я судорожно искала… впрочем, сама не знаю, что я искала, просто металась из стороны в сторону, уговаривая себя, что этим я помогаю спасти ребенка.

В этой нервной обстановке мы как-то не обратили внимания на то, что мужа вызвали в милицию.

Он топил горе в работе, пахал на участке, а вечерами таксовал на нашей машинке, надеясь собрать денег на приличную взятку. Это было глупо, но все же лучше, чем просто сидеть и проклинать судьбу.

Помню, мы ложились спать и он совершенно спокойным тоном рассказал, что подвозил пару дней назад симпатичную девчонку, которая тоже хочет стать доктором, а теперь она пропала.

— Так жаль будет, если с ней случилось что-то плохое, — вздохнул он, — но я надеюсь, что просто побегает на воле и вернется.

— Дай бог, если так, — кивнула я.

Он обнял меня и сказал:

— Все-таки хорошо, что у нас с тобой нет детей.

Не стану врать, в тот момент я ничего не заподозрила.

Бывает, ты чего-то сильно боишься, избегаешь, но когда оно все-таки входит в твою жизнь, оказывается совсем не таким страшным.

Но иногда происходит и наоборот: ты не видишь беды, когда она уже стоит на твоем пороге, уже дышит тебе в лицо смрадом, уже достала топор, а тебе все еще кажется, что это милая и приятная гостья.

Так было со мной. Когда пришли с обыском, я впустила их любезно и весело, в полной уверенности, что ничего они не найдут.

Стыдно вспомнить, но я была даже рада, потому что накануне как раз сделала генеральную уборку, и теперь есть кому увидеть результаты моего труда, как у меня все сияет и блестит.

Блестеть очень скоро перестало, милиционеры бесцеремонно выворачивали ящики, выбрасывали из шкафов плечики с одеждой, трясли книги, рассыпали крупу из банок…

А я, глядя на них, думала только о том, как долго придется после них прибираться, так была уверена, что ничего компрометирующего они у нас дома не обнаружат.

Когда красивый рослый оперативник достал из кладовки сверток с бюстгальтерами, я сначала решила, что это дурацкий розыгрыш. Могла бы поручиться, что еще два дня назад никаких чужих лифчиков в моей кладовке не было, потому что перед уборкой я тщательно ее разобрала и выкинула старый хлам. Откуда они взялись? Подбросили менты? Нет, исключено, я видела, как они открыли кладовку, и заметила, что ничего из карманов не доставали.

Надо сказать, что я все детство и юность провела среди старых тряпок, и мне этого хватило с головой. Наша большая кладовка практически не использовалась по назначению, потому что была забита полуистлевшими вещами сорокалетней давности, которые периодически предлагались мне в качестве обновок. Хранились старые занавески, постельное белье, протертое до дыр, все это лежало вперемешку с битой посудой, дырявыми кастрюлями, старыми журналами и прочими полезными предметами, выбрасывать которые ни у кого рука не поднималась, потому что а вдруг пригодится. В результате пылесос нельзя было достать без риска получить по голове острым уголком старого фибрового чемодана, или рулон обоев летел прямехонько тебе в нос, но хоть он и не совпадал рисунком ни со стенами, ни с другими рулонами, отправить его на помойку все равно было нельзя. Он ждал своего звездного часа в нашей кладовке.

Пройдя такую школу, я дала себе зарок в собственном доме бестрепетно избавляться от хлама. Все, что не использовалось в хозяйстве, отправлялось в мусор, за исключением гимнастического круга «Грация». Он лежал под комодом, терпеливо ожидая, когда я начну шлифовать на нем свою талию, но увы…

Короче говоря, этих лифчиков не могло у меня быть по определению, и особенно в кладовке. Вся одежда хранилась в шкафах и нигде больше.

Странно было и то, что муж спрятал их в кладовке, исключительно моей вотчине. У него был стенной шкаф в коридоре, где он держал всякие инструменты и куда я не заглядывала. Почему бы ему не хранить свои трофеи