Анализ крови - Джонатан Келлерман

Я непроизвольно потрогал подбородок.

– Ладно. Что там с Раулем? Мне нужно что-нибудь ответить его подруге.

– А тут нечего говорить. Я сказал Хоутену, что мы не будем иметь ничего против, если он его отпустит. Может быть, этот парень псих, однако в настоящий момент он ни в чем не подозревается. Хоутен говорит, что хочет его выдворить оттуда. С тех самых пор как Мелендес-Линча посадили за решетку, он не перестает делать громогласные заявления, и никому не хочется, чтобы он начал буянить, как только его выпустят на свободу. Если ты считаешь, что сможешь его утихомирить, я передам Хоутену, чтобы он освободил его под твою ответственность. И то, что ты мозговед, существенно упрощает дело.

– Даже не знаю, – сказал я. – Мне приходилось видеть Рауля в ярости, но такого с ним еще не было.

– В общем, решать тебе. Если этот парень не успокоится и не согласится мирно поговорить с адвокатом или тем, кто за ним приедет, ему придется какое-то время провести за решеткой.

Если о задержании Мелендес-Линча станет известно, это нанесет серьезный удар по его профессиональной репутации. Я не знал никого, кто был бы близок к нему, за исключением Хелен Холройд, но она определенно не подходила для того, чтобы вытащить его из Ла-Висты.

– Алекс, меня зовут, – сказал Майло. – Я должен заткнуть нос и снова нырнуть в это дерьмо.

– Ладно, звони шерифу. Скажи, что я приеду туда, как только смогу.

– Вот и отлично. Пока.

Я снова позвонил Хелен и сказал, что договорился об освобождении достопочтенного доктора Мелендес-Линча. Та пространно поблагодарила меня и начала было заливаться слезами, но я не дал ей этого, быстро закончив разговор. Ради ее же блага.

Вскоре после полудня мой «Севиль» выехал на автостраду. Первая половина двухчасовой дороги до Ла-Висты представляла собой прямой бросок на юг через промышленное подбрюшье Калифорнии. Я ехал мимо складов и ангаров, огромных автосалонов, угрюмых цехов и заводов, изрыгающих клубы зловонного дыма в небо, заслоненное рекламными плакатами. Включив кондиционер, я держал окна закрытыми, наслаждаясь кассетой с мелодичным блюзом.

После Ирвайна промышленный пейзаж резко сменился на бескрайние зеленые просторы – плодородная земля была исполосована ровными изумрудными рядами помидоров, перца, клубники и кукурузы, орошаемыми равномерно вращающимися поливальными установками. Опустив стекло, я впустил в салон терпкий запах навоза. Вскоре шоссе свернуло ближе к океану, и поля уступили место коттеджным поселкам округа Орандж, далее на многие мили потянулся чахлый кустарник, огороженный колючей проволокой, – федеральные земли, на которых по слухам разместился секретный завод по производству ядерных боеголовок.

Сразу же после Оушенсайда встречный поток машин замедлился до черепашьей скорости: пограничная охрана выставила контрольно-пропускной пункт для отлова нелегальных мигрантов. Пограничники в серых мундирах и шляпах заглядывали в каждую машину, большинство пропускали, но некоторые задерживали для более тщательного досмотра. Со стороны все это напоминало торжественную церемонию, что было совершенно естественно, поскольку регулирование неудержимого потока тех, кто стремится к хорошей жизни, было сродни попытке собирать дождевую воду наперстком.

Через несколько миль я свернул с автострады и поехал на восток по региональному шоссе, стиснутому с обеих сторон заведениями быстрого питания и заправочными станциями самообслуживания, и вскоре оказался на узкой полосе асфальта.

Дорога устремилась вверх, карабкаясь в горы, затянутые бледно-лиловым туманом. Двадцать минут после развилки – и я не встретил ни одной машины. Я проехал мимо гранитной каменоломни, где похожие на богомолов машины вгрызались в землю, извлекая груды камней и почвы, мимо коневодческой фермы, мимо луга с пасущимися коровами, и дальше ничего. Покрытые пылью знаки возвещали о строительстве «великолепно спланированных поселков» и «сельских домов», но кроме одного заброшенного участка с недостроенными домиками без крыш это все были безмолвные пустыри.

По мере увеличения высоты растительность становилась все более пышной. Многие акры цитрусовых рощ, скрытых в тени эвкалиптов, и целая миля авокадо предшествовали появлению Ла-Висты. Городок приютился в долине у подножия гор, в окружении лесов, смутно напоминающих альпийские. Один взгляд в сторону – и я бы его пропустил.

Главная улица именовалась Орандж-авеню, и значительная ее часть была отдана просторной площадке, заполненной дремлющими молотилками, комбайнами, бульдозерами и тракторами. Один край площадки занимало длинное приземистое здание со стеклянным фасадом; потрепанная деревянная вывеска над входом сообщала о продаже, аренде и ремонте сельскохозяйственного оборудования и строительной техники.

Тихая улица была расчерчена диагональными «ребрами» парковочных карманов. Лишь несколько мест было занято пикапами и старенькими седанами. Знак ограничивал скорость пятнадцатью милями в час. Сбросив скорость, я прокатил мимо бакалейной лавки, рынка, кабинета массажиста («восемь долларов за сеанс, предварительная запись не требуется»), парикмахерской и таверны без окон под названием «У Эрны».

Городская ратуша размещалась в двухэтажном кубе из розовых шлакоблоков, стоящем в центре города. Асфальтовая дорожка пересекала ухоженную лужайку, обрамленную высокими финиковыми пальмами, и подходила к двустворчатым бронзовым дверям, распахнутым настежь. Над входом висели выцветшие звездно-полосатый флаг и флаг Калифорнии.

Поставив машину перед зданием, я шагнул в сухой зной и направился к двери. Слева от нее на уровне глаз висела мемориальная табличка с именами жителей Ла-Висты, погибших во Второй мировой войне, установленная в 1947 году. Я вошел в фойе, где стояли две деревянные скамьи и больше ничего. Поискав взглядом указатель, я не нашел его и направился на стук пишущей машинки под гулкие отголоски своих шагов в пустынном коридоре.

В кабинете, заставленном дубовыми шкафами, женщина печатала двумя пальцами на механической машинке. И машинистка, и ее машинка были антикварными. Водруженный на шкаф электрический вентилятор вращался и гнал воздух, отчего у женщины плясали кончики волос.

Я кашлянул. Женщина испуганно подняла на меня взгляд, затем улыбнулась, и я спросил, где мне найти кабинет шерифа. Она показала на лестницу в конце коридора, ведущую на второй этаж.

На втором этаже размещался крохотный зал судебных заседаний, которым, судя по виду, уже давно не пользовались. На желтовато-зеленой штукатурке блестящими черными буквами по трафарету было выведено слово «ШЕРИФ». Стрелка под ним указывала направо.

Правоохранительные органы Ла-Висты размещались в маленьком темном кабинете, содержащем два деревянных письменных стола, коммутатор без оператора и молчаливый телетайп. Одну из стен занимала карта округа. Обстановку завершали ориентировки на разыскиваемых преступников и солидно оснащенный оружейный шкаф. В дальней стене имелась стальная дверь с окошком четыре на четыре дюйма, забранным стеклом, армированным проволокой.