Анализ крови - Джонатан Келлерман

– Я купила тебе шелковое кимоно, Алекс. Серо-голубое, в тон твоим глазам.

– Жду не дождусь его увидеть. Когда возвращаешься домой?

– Где-нибудь через неделю, милый. На фабрике собираются выпустить первую партию инструментов, и руководство хочет, чтобы я их осмотрела.

– Похоже, дела у тебя идут отлично.

– Просто замечательно. А у тебя голос какой-то подавленный. Что-нибудь случилось?

– Нет. Наверное, связь плохая.

– Это точно, малыш?

– Да. Все прекрасно. Я по тебе скучаю, только и всего.

– Ты на меня злишься, да? За то, что я торчу тут так долго?

– Нет. Честное слово. Это очень важно. И ты должна довести дело до конца.

– Ты же понимаешь, я здесь не отдыхаю. Первые два дня меня развлекали, но затем удовольствия закончились и началась работа. С утра до вечера конструкторское бюро и фабрика. И никаких мужчин-гейш, чтобы помочь мне расслабиться вечером!

– Бедняжка!

– Да уж точно. – Робин рассмеялась. – Однако должна признаться, Япония – просто волшебная страна. Очень четкая, очень размеренная. В следующий раз я непременно возьму тебя с собой.

– В следующий раз?

– Алекс, мои работы произвели здесь настоящий фурор. Если «Билли Орлинз» пойдет хорошо, японцы обязательно захотят еще. Можно будет приехать весной, когда цветет сакура. Ты будешь в восторге. Здесь просто очаровательные сады – такие же, как у нас, но только гораздо больше. И я видела карпов длиной почти пять футов. Квадратные арбузы, суши-бары такие, ты даже не поверишь. Это просто невероятно, дорогой.

– Я уж чувствую.

– Алекс, что стряслось? Не молчи!

– Я говорю.

– Ну же, мне было так одиноко – я сидела в стерильно чистом номере в гостинице, пила чай и смотрела американский телевизионный сериал с японскими субтитрами. И я подумала, что разговор с тобой поможет мне снова почувствовать себя живой. Но мне стало только еще более грустно.

– Извини, малыш. Я тебя люблю и очень тобой горжусь. Я стараюсь изо всех сил быть великодушным и задвинуть в сторону свои эгоистичные мысли. Но, как выясняется, я самый обыкновенный себялюбивый женофоб, напуганный твоими успехами и встревоженный тем, что теперь все будет по-другому.

– Алекс, на самом деле ничто никогда не изменится. Самое драгоценное в моей жизни – это мы. Разве ты сам не сказал мне как-то, что все то, чем мы занимаемся – карьера, достижения, – это лишь мелочи, сглаживающие края? И главное – это наша взаимная близость, которую мы будем крепить всю нашу жизнь? Я тебе тогда поверила. Искренне поверила.

У нее дрогнул голос. Мне страстно захотелось заключить ее в объятия.

– Что ты там говорила про квадратные арбузы? – спросил я.

Мы дружно рассмеялись, и следующие пять минут стали сущим блаженством международной телефонной связи.

Робин пришлось поездить по стране, но теперь она обосновалась в Токио и останется там до возвращения в Штаты. Я записал адрес ее гостиницы и в каком номере она остановилась. На обратном пути Робин собиралась задержаться на день на Гавайях и уже оттуда лететь в Лос-Анджелес. Я в шутку предложил встретить ее в Гонолулу и провести вместе неделю на острове Кауай, но затем мы всерьез обдумали такую возможность. Робин обещала перезвонить, как только окончательно определится с датой отъезда.

– Знаешь, что придает мне силы? – хихикнула она. – Воспоминания о той свадьбе, на которой мы были прошлым летом в Санта-Барбаре.

– Гостиница «Билтмор», номер триста пятьдесят один?

– Я сейчас завожусь при одной только мысли об этом.

– Прекрати, или у меня весь день будет болеть промежность.

– Очень хорошо. Я тебя не разочарую.

– Поверь, я уже сгораю от нетерпения!

Мы попрощались, и голос Робин пропал.

Я не рассказал ей о том, что замешан в дело Своупов. У нас никогда не было тайн друг от друга, и я не мог избавиться от ощущения, что, умолчав об этом, я совершил предательство. И все же, заверил себя я, я поступил правильно, поскольку это жуткое известие только возложило бы на Робин бремя ненужной тревоги.

Пытаясь загладить чувство вины, я долго говорил по телефону с флористом, договариваясь о том, чтобы отправить на противоположный конец земного шара дюжину кораллово-красных роз.

Голос, прозвучавший в трубке, был женский, взволнованный и смутно знакомый.

– Доктор Делавэр, мне нужна ваша помощь!

Я напряг память. Пациентка, лечившаяся у меня несколько лет назад, которая взывает ко мне, терзаемая муками нового кризиса? Если так, то обстоятельство, что я ее не узнал, только усилит беспокойство. Надо будет притворяться до тех пор, пока я не вспомню, кто это.

– Чем могу вам помочь? – осторожно спросил я.

– Рауль. У него страшные неприятности.

Есть! Хелен Холройд. Подогретый эмоциями, ее голос звучал по-другому.

– Какие неприятности, Хелен?

– Он в тюрьме, в Ла-Висте!

– Что?

– Я только что разговаривала с ним – ему разрешили один звонок. Голос у него был просто ужасный! Одному богу известно, что с ним сделали! Гений, запертый в камере, словно обыкновенный преступник! О господи, пожалуйста, помогите!

Она была на грани срыва, что нисколько меня не удивило. Ледяные люди нередко замораживают себя, чтобы сдерживать вулканический поток противоречивых бурлящих чувств. Если хотите, впадают в эмоциональную спячку. Но стоит разбить лед – и то, что спрятано внутри, выплеснется наружу потоком раскаленной лавы.

Хелен всхлипнула, ее дыхание участилось.

– Успокойтесь, – сказал я. – Мы во всем разберемся. Но сначала скажите, как все произошло.

Ей потребовалась пара минут, чтобы взять себя в руки:

– Вчера вечером в лабораторию нагрянула полиция. Раулю сообщили, что родители его пациента убиты. Я при этом присутствовала, работала в противоположном углу лаборатории. Похоже, это известие не произвело на Рауля особого впечатления. Он сидел за компьютером, вводил данные и не оторвался от работы, пока полицейские были там. Просто продолжал стучать по клавишам. Я поняла, что-то не так. Такая безучастность совсем не в его духе. Он должен был бы очень огорчиться. После ухода полиции я попыталась поговорить с ним, но он только цыкнул на меня. И потом ушел, просто вышел из клиники, не сказав никому, куда направляется.

– И он поехал в Ла-Висту.

– Да! Должно быть, Рауль думал об этом всю ночь и выехал рано утром, потому что в десять часов он уже был там и с кем-то повздорил. С кем точно, не знаю, долго говорить нам не дали, а Рауль был так возбужден, что я ничего не могла понять из его слов. Я перезвонила в Ла-Висту и поговорила с шерифом, но он ответил, что Рауля задержали, чтобы передать полиции Лос-Анджелеса, у которой есть к нему кое-какие вопросы. Больше шериф мне ничего не сообщил, только сказал, что я могу нанять адвоката, и положил трубку. Он вел себя грубо и бестактно, говорил о Рауле так, словно тот преступник, а поскольку я с ним знакома, это и меня делает преступником! – Хелен шмыгнула носом, вспоминая перенесенное унижение. – Все это было… просто в духе Кафки! Я в полной растерянности, не знаю, как помочь Раулю. Я подумала о вас, так как Рауль говорил, что у вас есть связи в полиции. Пожалуйста, скажите, что мне делать?