Последняя любовь Екатерины Великой - Наталья Павлищева

Услышав эти утверждения, император Иосиф тоже посмеялся:

– Сознайтесь, князь, что мы снова будем что-нибудь месить или таскать. Я не против, но как же обещанные корабли?

Потемкин снова несколько лениво пожимал плечами:

– Вы вольны не верить…

Немного погодя изумленные гости разглядывали пристань, полную теснящихся торговых судов, а на берегу здания, достойные любого европейского города, купола церквей и толпы народа, собравшегося для встречи. Сегюр тер глаза руками:

– Не может быть!

И снова Потемкин разводил руками, мол, что с вас, неверующих, взять… Екатерина наклонилась к нему, но произнесла достаточно громко, чтобы слышали остальные:

– Ты бы, князь, спорил с ними всякий раз, когда не верят. Много бы уже выиграл…

– Разорятся! – отрезал Потемкин и отправился распоряжаться спуском сходен. Подле них вместо обычной кареты стояла… настоящая римская колесница! Взобравшись на нее, князь взял в руки вожжи и кивнул:

– Прошу вас, Ваши Величества. Доставлю с ветерком!

Даже весьма сдержанный Иосиф был потрясен:

– Я, римский император, впервые еду на настоящей колеснице!

– Хочешь, подарю, – словно между прочим предложил Потемкин.

– Где ты ее взял-то, батенька? – осторожно поинтересовалась чуть позже Екатерина.

– То не удивительно, матушка, у меня всякой дряни еще довольно. А вот ты сейчас иное увидишь!

Увидели. Императоры участвовали в спуске на воду трех фрегатов на херсонской верфи, которой, по утверждению Сегюра, попросту не существовало, – 80, 70 и 50-пушечных. Окончательно Иосиф потерял дар речи, когда после спуска на воду у самого большого открылось название, хитрый Потемкин и здесь добился того, чтобы его стало видно во всей красе: «Иосиф II». Следующим был «Владимир», а Екатерина прослезилась, увидев название третьего – «Александр».

– Дай я тебя, батенька, расцелую за такой подарок.

– И я тоже! – заорал Нарышкин.

– А ты-то за что?

– А за то, что вон они столбами стоят! – продолжил по-русски обер-шенк, ткнув в остолбеневших иностранцев.

– За это стоит, – согласилась государыня.

– Я тебе служу, матушка. Ты довольна, и я счастлив.

– Да я не просто довольна, Гришенька, я такого отродясь не видала и не ожидала. Вот порадовал так порадовал!

И по тому, сколь загадочно улыбнулся Потемкин, поняла, что это далеко не все.

Дальше надо бы в новую крепость Кинбурн, что как раз напротив Очакова, но не зря Потемкин все время держал руку на пульсе событий в Черном море, оттуда примчался гонец с донесением, что турецкий флот подошел к Очакову. От этого известия прежде всего похолодело в груди у Сегюра. И он оказался прав.

Император Иосиф усмехнулся:

– Стоило ли дразнить гусей? Так, кажется, говорят у вас?

– А это вы вот его спросите, кто дразнил! – кивнула в сторону француза Екатерина.

Взгляд императрицы был, по крайней мере, раздраженным. Франция постоянно подстрекала Турцию к войне с Россией, и теперь ни в чем не повинному Сегюру пришлось оправдываться, объясняя появление турецких кораблей не политикой Парижа, а осведомленностью турок о строительстве новых фрегатов на русских верфях.

Пришлось отменить посещение этой крепости.

Несмотря на великое множество впечатлений и происшествий, Мамонов откровенно зевал. Ему надоели бесконечные разговоры об устроении края, о политике, надоело восхищаться тем, что его не интересовало вовсе, надоели шуточки Нарышкина и лесть иноземцев. Это все хорошо, когда слышишь раз-два в неделю, а в остальное время занят своими делами и заботами. Здесь ни того, ни другого не было, Мамонов ехал, словно щегол на жердочке, ни единого вольного шага, все на виду. Скука постепенно перерастала в откровенную тоску, а ведь они не проехали и половины!

Как может Протасова в сотый раз выслушивать анекдот Льва Нарышкина или восторгаться видом из окна кареты, если этот вид повторяется уже третий день? Но главное – разговоры. Мамонов был бесконечно далек от политики и не собирался ею заниматься, а политика пронизывала каждую фразу, каждое слово собеседников Екатерины, на то она и императрица, но Александру Матвеевичу-то к чему?

Мамонов не раз уже задумывался, как долго будет продолжаться его фавор, вернее, как долго он вытерпит? Почему в Петербурге было легче, а стесненное положение его нисколько не беспокоило? Мамонов вспомнил, как разговаривал с ним Потемкин, прежде чем представлять государыне. Князь был честен:

– Не на пустые разговоры идешь, это понимать должен. Государыня немолода уж, все взгляды такие же, нужно уметь подстраиваться. И к возрасту ее, и к запросам, и намерениям тоже. Чутким быть. Она добра и не обидит, скорее сама слезы лить станет, но ты не обижай. Если обидишь, я тебе без ее жалоб уши надеру!

Тогда казалось все просто, Екатерина – женщина горячая, не бревно какое, чтоб с ней в постели мучиться, да и своего предыдущего фаворита Ермолова она не слишком утомляла, видно, учла судьбу Ланского. Когда сам в спальню попал, тоже не пожалел. Шли день за днем, щедрые дары, поклонение, лесть, зависть были весьма приятны. Мамонов чувствовал себя значимой фигурой, купался в заинтересованных взглядах двора и совсем не задумывался, как долго это продлится и чем закончится. Государыня не наложила опалу ни на одного из своих фаворитов, все получили блестящее денежное довольствие, разве только были удалены от двора…

Надоесть такое положение не успело, он общался много с кем, хотя и жил в золотой клетке. Но здесь клетка сузилась до шестиместной кареты и двух комнат и уже казалась неимоверно тесной.

С ними в карете ехала Анна Степановна Протасова, и хотя все прекрасно понимали, для чего рядом с государыней сей молодой человек, внешне Екатерина всегда старалась соблюдать правила приличия, чтобы не ставить остальных в неловкое положение, а потому Мамонов был вынужден спать на диване в приемной. А если ночевали в путевом дворце или у кого-то из помещиков, ему вовсе отводили отдельную комнату. Но Александр был уверен, что каждый его шаг даже ночью известен императрице, потому глупостей себе не позволял. Столь приличное поведение лишь усиливало его скуку. Днем слушать разговоры пожилых людей, ночью спать в одиночестве… Для молодого человека это становилось невыносимым.

Очень тонко чувствующая настроение людей, Екатерина забеспокоилась, она легко догадалась, что дело в отсутствии молодых лиц вокруг. Ее спутники – люди весьма и весьма интересные, но для нее. Кроме того, они все годились Мамонову в отцы, и разговоры их тоже были далеки от его интересов. На следующее утро она позвала к себе молоденькую фрейлину, непонятно как затесавшуюся в свиту. Маришка не была слишком умна, зато имела хорошенькое личико и смешила своими ужимками.

– Александр Матвеевич, поручаю тебе сию девицу в надежде, что ты ее несколько образуешь и не дашь никому в обиду.