Наемник - Винс Флинн

Льюис покачал головой.

– Ни один из них не имеет достаточной подготовки. Даже через год напряженной работы им будет далеко до Рэппа.

– Неправда, – сказал Харли с таким видом, словно взял в рот ломтик лимона.

– Айрин? – спросил Стэнсфилд.

Та ничего не сказала, только покачала головой.

Стэнсфилд некоторое время размышлял.

– Вот какова моя проблема. Мы движемся вслепую в Ливане и Сирии. Директор и президент отвергли мои возражения и отправили Камминса на переговоры по освобождению техасского бизнесмена. – Стэнсфилд смолк; он до сих пор не мог смириться с глупостью такого решения и с тем вредом, который был причинен после того, как сам Камминс попал в плен. – В течение последних шести месяцев наших агентов уничтожают одного за другим. Сеть, которую мы с таким трудом создали, разваливается на глазах. Нам необходимо изменить ситуацию, и для этого требуются полевые агенты. Нужны стрелки. Мы все прекрасно понимаем, что слабость вызывает презрение. Сегодня мы это остановили. Теперь я хочу, чтобы наши противники оглядывались через плечо, опасаясь, не станут ли они следующими. Я хочу, чтобы лидеры «Исламского джихада» и «Хезболлы» боялись высунуть головы из своих нор, опасаясь их лишиться. Я хочу, чтобы они знали: если захватят кого-то из наших людей, ведущих честные переговоры, и будут его месяцами пытать… проклятье, мы придем за ними, как обезумевшие сукины дети. – Он вновь посмотрел на Харли. – Я не хочу тебя терять, но мне необходим этот парень. Он слишком хорош, чтобы выбрасывать его вон. Он знает, как проявить инициативу.

– Инициативу? Так вот как ты это теперь называешь?

– Ради бога, Стэн, неужели ты не в силах справиться со своим эго и лицемерием и выслушать меня? Это больше, чем ты. У нас появилась зияющая дыра из-за нехватки оперативников. На Ближнем Востоке террористы размножаются, как кролики, а у нас нет ничего. Мне необходимо туда вернуться.

– Ты называешь меня лицемером?

– У тебя удивительно короткая память. Скажи мне, Стэн, сколько раз в первые два года твоей службы ты попадал в трудное положение из-за того, что игнорировал приказы или проводил собственные операции?

– Тогда были другие времена. Мы имели больше свободы.

– Но ты все равно попадал в беду. – Стэнсфилд покачал головой, словно пытался совместить несовместимое. – Неужели правда ничего для тебя не значит или ты намерен повторять одно и то же до тех пор, пока все не устанут? Неужели ты не помнишь, как я приходил к тебе на выручку и спасал твою неблагодарную задницу от неприятностей? Теперь же ты нападаешь на новичка так, словно сам был святым.

Харли попытался заговорить, но Стэнсфилд его перебил.

– Я еще не закончил. Если б Рэпп все испортил, мы бы с вами сейчас здесь не сидели. Он больше не был бы членом команды. Но он все сделал хорошо, разве не так? Он принял ряд правильных решений и разобрался с нашей проблемой, не оставив улик, и самостоятельно сумел вернуться. Он – прирожденный оперативник, а ты хочешь от него избавиться.

Харли упрямо покачал головой.

Стэнсфилду надоело с ним спорить.

– Айрин, – сказал он, поворачиваясь к Кеннеди, – как насчет того, чтобы дать ему возможность действовать в одиночку? Отделить от остальной команды. Пусть Стэн и Ричардс работают вместе.

Харли не услышал ответа Кеннеди – он был слишком занят, вспоминая многочисленные эпизоды со своими неприятностями с начальником резидентуры или с другими боссами из Лэнгли. Их было так много, что он даже сосчитать их сразу не мог. И это стало одной из причин, по которым Стэнсфилд и Чарли Уайт почти двадцать лет назад вывели его из постоянного состава сотрудников ЦРУ, и с тех пор он работал по найму. Ему перестали доверять во всех посольствах от Хельсинки до Претории. Если коротко, он всегда плохо следовал правилам, и Уайт со Стэнсфилдом убрали его из системы. Они заступались за него перед Лесли Петерсоном, засранцем из Лиги плюща, который хотел придушить секретные службы и заменить их своими приверженцами. Он любил повторять: «Да, их никто не поймает, когда они будут вторгаться в посольства». И никому не удастся соблазнить секретаршу посла, чтобы она начала работать на ЦРУ, или убить человека. Во всяком случае, до настоящего момента. И Харли пришлось признать очевидное – он ответил Стэнсфилду черной неблагодарностью.

– Я могу с ним работать, – заявил Стэн. – А если у меня не получится, я скажу Айрин, чтобы дальше она была его куратором.

Стэнсфилд на некоторое время потерял дар речи. Кеннеди и Льюис были ошеломлены.

– И не надо удивляться, – проворчал Харли. – Никто не испытывает такой ненависти к этим мерзавцам, как я.

Москва, Россия

Сайед стоял за стеклянными дверьми и смотрел сквозь покрытое морозным узором окно, когда порыв ветра поднял тучу грязного снега, которая двигалась, словно призрак в темной ночи, и по его замерзшей спине пробежала дрожь. Он не любил Москву и никогда не полюбит. Не летом, и, конечно, не зимой. Его теплая кровь Средиземноморья воспринимала этот город как самое негостеприимное место из всех, где Сайеду доводилось бывать. Ему казалось, что его кожа потрескивает[15].

Сайед с нездоровым интересом наблюдал за ненормально круглой женщиной, вперевалку ковылявшей мимо и с головы до ног закутанной в темный мех какого-то не известного ему животного. Почему эти люди здесь живут? Он перетерпел бы сотню гражданских войн, только б не приезжать сюда еще раз.

В поле его зрения, слева, появился автомобиль. Сопровождавший Сайеда мужчина коснулся его локтя, жестом указал в сторону внедорожника и что-то проворчал, как это часто делают крупные русские мужчины. Сайед практически не сомневался, что уловил водочные пары в его дыхании, когда он встретил его у ворот. Еще одна проблема русских – они слишком много пьют. Сайед не принадлежал к тем мусульманам, которые всем объясняют, чего не следует делать. Он мог с удовольствием выпить бокал вина, но никогда не переходил границу. Сайед знал, что сегодня ему придется с ними пить. Он не хотел этого и не хотел выходить на мороз, но у него не было выбора. Его вызвали, и боссы Сайеда из Дамаска охотно отправили его сюда. Он поправил ворот длинного черного пальто и шагнул в холодную московскую ночь.

Порыв ледяного ветра обжег его шею и уши. Глаза наполнились слезами, и Сайед мог бы поклясться, что уже через секунду волоски у него в носу превратились в льдинки. Он осторожно приоткрыл рот, чтобы сделать вдох, но его зубы сразу заломило от минусовой температуры, поэтому он опустил голову и побрел к машине. Во время прошлой поездки Сайед на собственном горьком опыте усвоил, что зимой в Москве не стоит бегать по тротуарам. Как бы сильно ты ни мерз. Нужно идти и волочить ноги. Катиться, как на коньках. И едва брести.