Молот и "Грушевое дерево". Убийства в Рэтклиффе - Т. А. Критчли

Весь январь продолжали поступать сообщения о новых уликах, доказательствах и арестах. В понедельник шестого числа «Таймс» сообщила, что полиция Уайтчепела в шестой раз взяла под стражу Корнелиуса Харта. Один из полицейских случайно услышал, как миссис Вермилло сказала, что если бы Харта допрашивали с таким же усердием, как ее, то что-нибудь наверняка бы всплыло. Однако плотник дал в Шэдуэлле те же показания, что и в пяти предыдущих случаях, когда отвечал магистратам. И как замечает «Таймс», поскольку показания подтвердились, он был опять освобожден.

В первую неделю января явился с очередной уликой неутомимый главный претендент на награду Джон Хэррисон. И хотя его рассказ не был подтвержден, посчитали, что он достоин половины колонки в выпуске «Таймс» от шестого января. Речь шла о пропавшем орудии убийства – ноже или бритве, – которым жертвам резали горло. Если бы этот предмет удалось найти и связать с Джоном Уильямсом, то его вина подтвердилась бы. Поэтому историю Хэррисона приняли с интересом и благодарностью. Он сообщил, что тремя неделями раньше попросил Уильямса вернуть позаимствованный носовой платок. Тот сказал, чтобы Хэррисон залез в карман его сюртука и взял сам. Хэррисон запустил руку в карман Уильямса и достал новый складной нож примерно шести дюймов длины с ручкой из слоновой кости. Он спросил Уильямса, откуда у него нож, и тот ответил, что купил его днем или двумя раньше. Хэррисон вспомнил об этом случае и сказал, что с тех пор больше ножа не видел, хотя искал его – рылся в морском сундучке Уильямса и обшарил всю гостиницу «Грушевое дерево». «Таймс» в этой связи замечала:

«Во время коронерского дознания врач предположил, что, судя по характеру ран, горло несчастным жертвам с Нью-Грейвел-лейн – мистеру и миссис Уильямсон и их служанке – перерезали бритвой. Теперь ясно, что кровавые преступления были совершены при помощи ножа, тем более что Уильямс не имел своей бритвы и бриться ходил к брадобрею. И в гостинице, где он проживал, бритвы ни у кого не пропадало.

Почему-то во время предыдущих многочисленных допросов свидетелю не приходило в голову сообщить магистратам эту важную информацию».

Тем временем навели справки о Уильямсе. Магистраты полагали, и не без основания, что человек, располосовавший глотки пятерым взрослым и ребенку с такой ловкостью, словно орудовал резавший скотину мясник, вряд ли мог похвалиться мирным, небогатым событиями прошлым. Уильямсу приписывали дурную черту запускать руку в чужие денежные ящики и позволять себе вольности с женщинами. Разве не вероятно, что на его счету имеются и другие преступления, а не только оскорбительные манеры и чрезмерная фамильярность в обращении с людьми? Вспомнили показания Рихтера, который упомянул о словах капитана «Роксбургского замка». Тот предсказывал что, живи Уильямс на берегу, его непременно вздернут на виселице. Эти слова посчитали важным свидетельством и стали искать основания для такого удивительного пророчества.

В новогоднем выпуске «Таймс» появилось сообщение предприимчивого репортера о его беседе с капитаном «Роксбургского замка». Оно важно тем, что проливает свет не только на прошлое Уильямса, но раскрывает связи между теми, кто являлся главными героями трагедии.

«Опираясь на авторитетное утверждение капитана “Роксбургского замка”, можно заключить, что дурная репутация самого головореза Уильямса и по крайней мере одного из его приятелей была широко известна еще до недавних жутких убийств. Остается сожалеть, что Эбласса (ближайшего дружка Уильямса) отпустили по показаниям женщины, непосредственно заинтересованной в его судьбе. Хотя справедливости ради следует добавить, что этот факт во время его допросов магистратами, по-видимому, не всплывал.

В августе 1810 года Уильямс (как его называли) записался простым матросом под именем Джона Уильямсона в команду судна “Роксбургский замок”, отплывающего в Бразилию под командой капитана Хатчинсона. Корабль, надолго задержавшись в Рио-де-Жанейро, затем последовал за грузом в Демерара, откуда 3 или 4 октября вернулся в Англию, где Уильямсон рассчитался и получил жалованье в размере 40 фунтов. Капитан заметил, что в обхождении он не был похож на матроса, хорошо знал грамоту и ушел в море в зрелом возрасте. Похоже, его вынудило бежать дурное поведение в прошлом. Поскольку в долгом плавании матросы подчиняются строгой дисциплине, Хатчинсон не заметил, чтобы Уильямсон вел себя особенно плохо, но упомянул, что в Рио-де-Жанейро он, назвавшись вторым помощником капитана, попытался занять у какого-то человека немного денег. Именно то происшествие и заставило капитана предположить, что “живи Уильямсон на берегу, его бы непременно вздернули на виселице”.

Уильямсон все время пытался сойти за шотландца, но капитан Хатчинсон, сам из тамошних краев, быстро распознал в нем ирландца и решил, что он из графства Даун в Северной Ирландии. Получая расчет, Уильямсон сказал владельцам компании, что он из города Кэмпбеллтаун в графстве Аргилшир в Шотландии. Кроме того случая, когда он обманул человека, назвавшись вторым помощником капитана, Уильямсон еще принимал участие в мятеже на борту корабля. В том плавании капитану Хатчинсону очень не повезло с командой. Во время перехода из Рио-де-Жанейро в порт Демерара матросы у берегов Суринама открыто взбунтовались. Хатчинсону пришлось бросить якорь под прицелом пушек форта Браампойнт и просить о помощи капитана брига Его величества “Форестер”. Лишь угроза расстрела из корабельных орудий заставила матросов вернуться к исполнению своих обязанностей. Троих главных зачинщиков отправили на сутки в тюрьму Суринама. Одним из них был Уильям Эбласс, тот самый, кого после недавних убийств арестовали по подозрению в связи с Уильямсом. В тот раз Уильямс избежал наказания, заявив, что бунтовать его подбили товарищи.

Из показаний свидетелей магистратам явствует, что после того, как в таверне “Королевский герб” убили Уильямсонов, были замечены двое бегущих от дома мужчин: один ростом шести футов, другой ниже. Уильямс (или Уильямсон) был ростом пять футов восемь дюймов. А крепкий телосложением Эбласс – около шести. Таким образом, эти двое походили внешностью на тех, кто бежал тогда по улице. Эбласс утверждал, что он родом из Данцига, но свободно говорил по-английски. Во время допроса в предыдущую субботу в Шэдуэлле он признался Маркленду, что вечером, когда убили Уильямсонов, выпивал с Уильямсом в трех или четырех пабах. С товарищем расстался в половине девятого, вернулся домой, до двенадцати посидел, затем лег спать. Когда магистрат спросил, может ли он это доказать, ответил, что его слова подтвердит хозяйка гостиницы. За ней послали, и она пришла в сопровождении еще одной женщины. По ее словам, подозреваемый вернулся домой от половины десятого до десяти. Магистратам стало известно, что пришедшая с ней женщина регулярно являлась в бухгалтерскую контору владельцев “Роксбургского замка” и, получая за Эбласса жалованье, представлялась и расписывалась в ведомостях в качестве его жены. До этого Эбласc отрицал, что женат, и теперь тоже не хотел соглашаться, что находится со свидетельницей в близких отношениях. На вопрос, на что он живет, если так долго не работает, ответил, что закладывал одежду и пользовался щедростью близких друзей. Учитывая все обстоятельства и поверив женщинам на слово (нас проинформировали, что их не приводили к присяге), Эбласса отпустили.