Песни сирены - Вениамин Агеев

Алла приложила максимум усилий для того, чтобы усыпить мою настороженность. Даже её телефонный звонок был искусно выстроен под эту задачу – для начала она заговорила со мной нежно-капризно, тоном избалованной маленькой девочки, наверняка зная, что именно так, а не формальным извинением, ей быстрее удастся добиться желаемого. И действительно, стоило Алле сказать несколько слов, как моё намерение её посильнее помучить тут же исчезло. По справедливости, квалификация моей подруги заслуживала безоговорочного восхищения: тембр голоса, и тот изменился – таким он бывал лишь тогда, когда Алла нашёптывала мне на ушко нежные непристойности. Вообще-то, я до сих пор не знаю, чему мы были обязаны потрясающей химической коммуникацией между нами и какие продукты секреции, вроде загадочных феромонов и биомаркеров, обуславливали столь мощные приступы страсти на уровне подсознания. Но в рецепторном смысле кое-какие явления были вполне очевидны и даже ясно различимы для органов чувств. Например, в зависимости от степени возбуждённости Аллы менялись и ощущения от её губ и языка, так что я мог в любую минуту по одному лишь вкусу поцелуев, и даже не дотрагиваясь руками до её тела, без труда и в мельчайших подробностях угадать, что с ней происходит. Вот мы соприкоснулись губами, и сначала всё идёт ровно. Её чувственность пока что не вполне проснулась, разве что соски слегка затвердели под лифчиком. Через несколько минут вкус начинает меняться – это невидимо пришёл в движение весь механизм физиологической готовности, а ещё через миг вкус вновь резко меняется, чтобы подать сигнал к действию, потому что тело подруги уже нетерпеливо раскрылось мне навстречу и жаждет ощутить моё стремительное и резкое скольжение внутрь – «рыбкой», как говорит Алла. Она всегда любила разнообразить наши интимные встречи переменами ролей и приемов, и один из приемов предварительной игры был как раз таким – доводить себя до полного исступления, не снимая одежды и не соприкасаясь ничем, кроме соединённых губ, концентрируя всё внимание на одной точке. Но так же было и с голосом – его окраска неуловимо изменялась на разных стадиях наших ласк, и когда я поднёс к уху трубку, он звучал на фазе подъёма, так что я немедленно ощутил соответствующее моменту возбуждение.

– Ну где ты? – немедленно заканючила Алла, не тратя время на приветствия. – Я уже полчаса под твоей дверью жду.

– С чего бы это?

– Я отпросилась в три часа. Сказала, что приболела. И завтра тоже на работу не пойду. Ты же днём дома, я правильно посчитала твои смены? Я даже продуктов накупила на случай, если у тебя холодильник пустой – чтобы мы не голодали и чтобы не нужно было тратить время на всякую ерунду. Очень хочу тебя увидеть! Я так мечтала прийти и повиснуть у тебя на шее, и чтобы ты меня простил, наконец. Вот пришла – а моей лошадки нету!

Если Аллочка отпросилась в три, то она никак не могла полчаса ждать меня под дверью, но входить в такие мелочи не стоило. И устраивать сцены тоже, пожалуй, не стоило – удобный для выяснения отношений момент уже миновал. Кстати, «лошадка» – это вовсе не обидное прозвище. Даже вообще не прозвище – это всего лишь одно из шаловливых названий для ролевых игр, и у меня сейчас не было никаких возражений против такой игры. Я виновато скосил глаза на Олю. Норкина сосредоточенно делала вид, будто продолжает возиться с макетом, но я-то заметил, что стоило мне поднести мобильник к уху, как она отложила ножовку в сторону и занялась менее шумными делами – значит, сейчас она напряжённо вслушивалась в разговор, чтобы хотя бы по моим ответам составить представление о его содержании. В эту минуту мне почему-то ужасно не хотелось, чтобы Норка знала о причине столь внезапного бегства.

– А почему такая срочность? – я попытался запутать следы, задав отвлекающий вопрос.

– Ты что, не понял? – с недоумением отозвалась Алла, не подозревая о моих маскировочных манёврах. – Я уже здесь, в твоём подъезде. А что, ты далеко? Ну ничего, я подожду сколько нужно.

Столь кроткий ответ, к тому же исходящий отнюдь не от самого ручного существа, разумеется, предполагал награду, и мне пришлось немедленно согласиться.

– Хорошо. Я быстро.

Норка, уже взяв себя в руки, сказала мне с небрежностью, за которой всё же угадывался след обиды:

– Тебе идти нужно? Ладно, ты иди, я потом сама допечатаю. А поговорить мы и по телефону можем.

– Лучше с глазу на глаз. Я завтра приеду. Или послезавтра. Или в понедельник.

– Приезжай завтра, – с недоверием согласилась Норкина. – Или в понедельник.

Я расстался с ней, испытывая чувство вины и стыда. С того времени, как Оля несколько дней прожила в моей квартире, возвращая меня к жизни после бегства жены, я всегда чувствую смутную вину при расставании с ней – неважно, при каких обстоятельствах и на какой ноте заканчиваются наши встречи. Не будь этого, мне, вероятно, хотелось бы видеться с ней намного чаще.

Вздумай я утверждать, будто не понимал, что та ночь даже для моей затейницы была сумасбродной по части излишеств, я бы солгал – она превзошла саму себя в саморасточительности. Для меня, конечно, не было секретом, что Аллочка видела в нашем свидании главное средство для восстановления отношений. Но, честное слово, тогда я был уверен, что дело всего лишь в недавней ссоре. Мне и в голову не приходило, что она совершала своего рода ритуал для укрепления боевого духа, пытаясь таким образом вдохновить меня на будущие подвиги, как солдата перед сражением. Впрочем, поначалу всё выглядело достаточно органично. Это уж потом я сообразил, чему на самом деле был обязан инсценировкой фейерверка страсти. Неожиданная просьба Аллочки всё же вызвала у меня неясное беспокойство – отчасти из-за отголосков вчерашних переживаний после визита Романа. Несмотря на похвальные усилия моей любимой, ей так и не удалось заставить меня расслабиться до полной потери бдительности. И хотя сама просьба вроде бы не давала повода для сомнений и уж тем более не несла прямого свидетельства каких-то скрытых замыслов, в ней ощущалась какая-то фальшь. Слишком уж противоречила она логике предшествующих событий, да и не в характере Аллы было идти на компромиссы в разгар военных действий.

– Послушай, – сказала она, когда мы выползли на балкон во время очередной передышки. – А что, если мы с тобой сейчас съездим к Шемякину?

– Это кто? Твой шантажист?

– Да. Хочу с ним поговорить. Я же выполнила его условия. Мужчина он, в конце концов, или кто? Пусть держит слово!

– Ты серьёзно? Неужели ты полагаешь, что встреча что-то изменит.

– Ну а вдруг? Я же ничего не теряю! Поговорю, а там видно будет. Слушай, мы вот как сделаем – подъедем не прямо к его воротам, а остановимся метров за двести. А дальше я уже пешком. Приду к нему одна, чтобы он не насторожился. Тебе даже из машины выходить не придётся.

– Тогда зачем тебе я? Да и вообще, зачем тебе к нему домой ехать? Назначь встречу на нейтральной территории.

– Ну, на нейтральной он, может, и не согласится. А так я сама к нему приеду. Куда ему деваться? Сегодня выходной, так что он должен быть дома. Я с ним быстренько поговорю, а потом ты меня домой отвезёшь.