Приманка - Тони Стронг

Кристиан делает паузу, Клэр не шевелится, так и стоит, уткнувшись лицом в руки. Она понимает, что если он в гневе и ему необходимо причинять боль, то гнев обращен не на нее, а на бывшую владелицу халата, ту, что покинула его, умерев. Кристиан бьет снова, и Клэр подставляет другую ягодицу, тяжело дыша, словно в любовном пылу. Еще удар, и теперь она вскрикивает не только от боли, но и от наслаждения. Ей жарко, но она не может понять, какая влага у нее на горящей коже, пот или кровь. И находит, что ей безразлично. Она никогда не поверила бы в такое, но чувствует, что скоро кончит от ударов, кончит даже без прикосновения к клитору, лишь бы Кристиан продолжал, лишь бы огонь и боль не прекращались. Она говорит ему это, вернее, пытается сказать, и, хотя слова неразборчивы, он, кажется, понимает.

– Черт, – бормочет Фрэнк. – Это звучит страдальчески.

Уже за полночь, и в грузовике у дома, где живет Кристиан, слишком много людей. Воздух от запаха тел и объедков тяжелый.

Входной контур в ожерелье, лежащем в кармане Кристиана, настроен на полную мощность. Аппаратура в машине шипит, время от времени потрескивает, но звук ударов ремня по телу и вскрики Клэр хорошо слышны.

В машине все молчат. Фрэнк достает из кармана бумажную салфетку и промокает потный лоб.

Кристиан относит Клэр на большую двуспальную кровать и набирает в рот шампанского. Берет губами сосок и мягко посасывает. Пузырьки покалывают ее чувствительные нервные окончания.

Все еще держа вино во рту, Кристиан отрывается от груди и проливает его на живот и бедра Клэр, медленно ведя вниз поцелуй, к ее бедному, избитому лону.

Сначала его язык, щекотливый от шампанского. Потом, когда он втягивает в рот целиком все лоно, возникает покалывающее, жгучее ощущение от пузырьков, проникающих во все впадины и складки. Половые губы словно жалит тысяча крохотных пчел.

– Господи! – восклицает Клэр, стискивая голову Кристиана. – Господи!

Она надеется, что либо квартира хорошо звукоизолирована, либо соседей нет дома.

Клэр уходит на рассвете, город только начинает просыпаться. Утро прекрасное. Белки гоняются друг за другом по стволам деревьев, быстро шныряют под ногами ранних бегунов трусцой.

Она идет среди них, погруженная в раздумье, фигурка, движущаяся с иной скоростью, чем весь окружающий мир.

Фрэнк в машине снимает наушники и протирает глаза.

– Она ушла. Пойдем.

Вместе с Конни он подходит к двери и нажимает кнопку звонка. Из домофона раздается голос Воглера:

– Кто там?

– Дербан.

Замок на двери жужжит.

Они поднимаются. Кристиан в халате пьет черный кофе.

– Привет, Крис, – кивает Фрэнк. – Как дела?

– Отлично. – Вид у Воглера усталый. – Получили что-нибудь?

– В ресторане ты превосходно сыграл, – говорит Конни. – Сказав, что доволен смертью жены.

Приманка кивает и снова подносит чашку ко рту.

На столике за его спиной вместо фотографии Клэр стоит фотография Стеллы.

Сообщалось, что после того, как с Бодлером случился последний удар, он уже не узнавал собственного отражения в зеркале и вежливо кланялся ему, словно незнакомцу.

Бодлер. Издательство «Кларк и Сайкс»

– Для многих актеров самым важным в учении Станиславского является то, что он называл эмоциональной памятью. Это означает взгляд в свое прошлое, воспоминание о каком-нибудь ярком чувстве или событии и использование его для создания образа.

Пол делает паузу, ожидая вопросов, но никто не раскрывает рта. Студенты стоят возле него полукругом. Время от времени кто-то делает пластическое упражнение, чтобы лучше сосредоточиться.

– Теперь закройте глаза и думайте о случае, когда испытали очень сильное чувство. Только не абстрактно. Припоминайте точно, что делали, когда оно возникло и при каких обстоятельствах.

Он заставляет их проделать это упражнение с полдюжины раз, пока не убеждается, что они правильно поняли.

– Хорошо. Теперь сыграйте то действие, о котором думали. Леон, ты первый.

Леон, долговязый, тощий студент из Каролины, слегка краснеет, потом принимается носиться по залу в поисках чего-то. Через несколько минут Пол останавливает его.

– Леон, что ты делаешь?

– Я… э… однажды мне нужно было ехать в аэропорт, а я потерял ключ от машины. И запаниковал.

– Почему?

– Ну, у меня было всего минуты две на поиски, иначе я опоздал бы на самолет.

– Что произошло через две минуты? Сейчас ты искал ключи около пяти минут. Почему не перестал искать, когда стало слишком поздно? Почему не вызвал по телефону такси или не попросил соседа отвезти тебя?

Леон, теперь залившийся густой краской, бормочет:

– Я думал…

– Черт возьми, ты хоть слушал, что я говорил? – неожиданно выкрикивает Пол. – Не думай, идиот! Не думай. Действуй.

– Да пошел ты знаешь куда? – усмехается Леон.

Воцаряется опасное молчание.

– Что такое?

– Пошел ты! Вместе со своими заморочками. Это же просто опьянение властью, черт возьми. У тебя есть любимчики, и ты твердишь им, что они замечательные. Вроде нее. – Указывает на Клэр. – А остальных будто не существует.

– Я бы хвалил и тебя, если бы ты прилагал хоть немного усилий, – говорит Пол. – Но ты этого не делал. Для тебя это просто-напросто еще один предмет, так ведь? Чтобы нахватать оценок для диплома. Для хорошей, доходной работы.

– У меня работа в любом случае будет лучше твоей, – глумится студент. – Если ты такой замечательный, то почему не стал знаменитым? Не зря говорят: «Кто умеет – делает, кто не умеет – учит». – Он надевает куртку. – Иди ты в задницу, раздолбай! Больше меня не увидишь.

Когда он выходит, Пол замечает:

– Вот и хорошо. Балласт нам не нужен. Элоиза, может, покажешь нам, что ты приготовила?

Занятия продолжаются. Студенты потрясены, а Пол так спокоен, что Клэр задается вопросом, не нарочно ли он выбрал Леона, чтобы вынудить уйти. Ритуальная жертва, думает она, для сплочения группы.

Выйдя из здания, Клэр видит у бровки неприметную машину. Прислонившийся к багажнику Дербан поджидает ее.

– Привет, Фрэнк, – устало произносит она.

– Привет, Клэр. – Он распахивает заднюю дверцу. – Подвезти?

– У меня есть выбор?

– Выбор у тебя всегда есть.