Девушка, которой нет - Владислав Булахтин

«Или уничтожение!» – полоснуло мыслью по глазам.

– Вы максималист, молодой человек. Так и запишем в истории болезни…

– Никто не сможет восхититься вашим наблюдением, – жестко прервал главврача Витек. – Ваш дружный медперсонал будет лицезреть каракули Соколова Ивана Дмитриевича, назначенного на ваше место месяц назад.

Илья Юрьевич вновь, хотя и не без труда, изобразил заразительный смех:

– А ты, мой вечный оппонент, будешь столь же забывчив?

Витек не поддержал его:

– Я – нет.

Главврач снова произвел череду громких выдохов.

– Ну вот видишь… Опять внутреннее противоречие…

– Никаких противоречий. Я – редкий случай. Мне посчастливилось родиться в мире мертвых. Я помню всё, а меня…

Он не стал договаривать: «…забудут все».

– Чертовщина какая-то!.. Витализм… Маскировка смерти с помощью симулякров… Завтра переведу тебя в общую палату. Есть у меня хорошие, до безобразия живые пацаны на примете…

С огромным чувством вины Витек смотрел на закрытую дверь, зная – завтра никто, кроме него, не вспомнит о последних тридцати шести днях существования не самого плохого человека той и этой Вселенной, не самого плохого врача – Ильи Юрьевича Ларина. Целый месяц слов и дел его будет невосполнимо забыт всеми, кроме испуганного мальчика, который и сам будет вскоре вычеркнут из памяти. Весь – от макушки до пят, от рождения до предвосхищенной им мучительной смерти.

Но вот тогда-то и придет настоящая, подлинная Смерть, а не та, которая сейчас, дура, финтифлюшка, ее и обмануть нетрудно…

Юрий Мамлеев

Сама по себе принадлежность к роду человеческому решительно ничего не значит – это просто дурачащее внешнее сходство.

Роберт Музиль

На месте нашего фальшивого мира должен был существовать настоящий; мир, подлинный во всяком своем проявлении; теперь же приходится интуитивно отличать органические части от искусственных, задавать себе вопрос, подлинны ли страдания раненых и хладность убитых.

Ольга Славникова

Muse: «Apocalypse Please»

Столица задыхалась от жары. Кратер и Саня сидели в прохладных покоях пентхауса, пили пина-коладу и наблюдали ядовитое марево над городом. – Чего ждать? – торопился Саня. – Ни я, ни ты не сомневаемся. Колем дурь, и всё – прощай молодость, отправляемся в путешествие.

– Ну что ты за человек такой? – возразил Кратер. – Решили в шесть, значит – в шесть. У тебя покушать имеется?

Кораблев возмутился:

– Двадцать минут осталось! И ты спокойно пойдешь жрать мои шпроты?!

– Пойду.

Кратер вышел на кухню, покопался в холодильнике. Скоро к нему присоединился Саня. Соорудили бутерброды.

– Все это получится излишне мелодраматично. – Саня озвучил свои мысли. – Представляешь заголовки газет: «Два гея из противоборствующих московских группировок, не имея возможности быть вместе, предпочли смерть…» Или: «Люберецкие Лаура и Лафарг…»[14]

– Что ты предлагаешь? Прямо сейчас разбежаться? Придумывать новый способ суицида? Разрушить мозг смертельной дозой «ДОМа-2»?

– Нет. Ты же сам говорил, времени у нас меньше, чем у фигуристов в короткой программе. Может быть, пока мы тут шести ждем, Всеблагие, Всемогущие руки тянутся к главному рубильнику и выключают несовершенный мир, где скитается твоя покойница. Давай хотя бы записку с объяснением оставим – так и так, предполагаем, что человечество переживает катаклизм. Решили уйти из жизни, чтобы в другой реинкарнации разобраться, что к чему.

– Ты еще правду предложи выдать – мы умираем во имя любви. Тогда напишут: «Фанаты-извращенцы покончили с собой, не дождавшись замужества Ксении Собчак!!!»

Молча они прокрутили в голове другие варианты возможных заголовков.

– Боишься, Орфей? – спросил Кратер.

– Не знаю. Компот какой-то внутри. Вера, надежда, любовь… Одновременно что-то животное истерично скребется, верещит: «Лажу вы затеяли, братцы! После пяти кубиков барбитала натрия не просыпаются…» И уж тем более не разыскивают прекрасных покойниц в тридевятом государстве, о котором знаем ты, я и Костя Кассандра. Три олигофренда. Я ошибки боюсь и вечных мучений от того, что сделал не так и теперь не исправить.

– В рейтинге моих страхов этот – не самый выдающийся. Есть покруче. Например, проваливаешься в болото и медленно тонешь. И – никого рядом. Или вдруг наступает беспросветная тьма, ты ползаешь в ней и точно знаешь, что вокруг ужасные слизистые монстры-пиявки, которые будут медленно переваривать тебя. Или: просыпаешься в гробу и…

Кораблев пробурчал:

– Вот-вот, наша перспективка… – и попытался вывести разговор в другую колею: – Слушай, ты описываешь точную иллюстрацию среднестатистической судьбы. Давай лучше о деле.

– Что тут говорить? Жмуримся, потом разбираемся. Ищем твою Евридику. Мужественно преодолеваем все препятствия.

С каждой секундой все невероятней казалась перспектива вот так просто взять и убить себя.

У Кратера запиликал телефон. Он прочитал sms’ку, недовольно пробурчал:

– Это от Шамана. Не могу пересказывать эту паранойю… – и протянул мобилу Сане.

Кораблев взял телефон, глянул на экран:

«Не боись, щеглы. Расклад такой, что за любую из Вселенных не дашь и кочерыжки. Прощайте».

Саня посмотрел на часы и подбодрил напарника:

– А-а-а, лепись оно всё конем!.. Гони нашу дозу.

Queen: «Death On Two Legs»

На лице Феи маской застыло выражение отстраненности. Сомнения, переживания, боль спрятаны под забралом равнодушия. Скрыв свои зудящие внутренности, еще не полностью обглоданные временем, она легко расправлялась с непокорными мира сего. Пустотой своего взгляда лишала их уверенности. Словно табуретки вышибала из-под ног приговоренных висельников.

Викентий Сергеевич не учил быть жестокой, не учил быть бесцельно мстительной – Черной Мамбой без Билла. По своей воле она стала мечом, разящим без чувств и сожалений.

Девушка шла по Тверской к очередной цели. Всего-то делов – как нож сквозь масло пройти через все кремлевские бастионы и разрушить иллюзию очередного ублюдка, который надеется, что после смерти способен созидать, изменять, перестраивать этот мир мертвых.