Девушка, которой нет - Владислав Булахтин

Посвящаю маме

Суть человечества иррационально выводится из хаоса мнимостей.

Владимир Набоков

После долгой многогрешной жизни помер мужик. Попал в ад. Пекло, жарища… Дали ему черта в сопровождающие. Черт спрашивает:

– Ну, чего, раз попал – выбирай, куда тебя определить. Вот тут грешники в котлах в смоле варятся, здесь их на кострах поджаривают, там, подальше, гвозди раскаленные в них втыкают… Куда желаешь?

Мужик весь в горе, но осторожно интересуется:

– А можно, я просто тут, в сторонке, тихонько посижу?

Черт говорит:

– Да можно! Сиди.

Мужик:

– А можно мне газетку – почитать охота?

– Да пожалуйста! На.

– А пивка холодного принесешь?

– Нет проблем! Будет.

Сидит мужик цел-невредим – в тени, с газетой, пиво прихлебывает… Наконец не выдержал, спрашивает у черта:

– Слушай, ну как же так?! Здесь вроде ад – так ужасы, адские муки должны быть, и все такое?..

– Так это для тех, кто верит…

Анекдот

Мы отражаем мир – мир отражает нас. Каждый, дочитавший эту историю до конца, неминуемо станет еще одним из ее творцов.

– Держи ракетницу. Ракетница – оружие оранжевого пролетариата, – уважительно добавил Викентий Сергеевич, протягивая Фее короткоствольный пистолет с распухшим дулом и засаленную коробочку с зарядами. – Боле нет у меня ничего огнестрельного, да тебе и не требуется – словами и взглядом ты отрезвляешь убедительней.

– Зачем мне это? – удивилась девушка. – Вы же предупреждали – здесь любое оружие бесполезно. Говорили – я должна просто уговаривать этих… м-м-м… – Фея выдержала многозначительную паузу, – людей.

«Как иначе назвать тех, с кем мне предстоит встречаться?»

– Да, уговаривать. Да, бесполезно… – заворчал шеф. – Но эффект оружия не всегда измеряется уроном. Ты влепи болезному ракету в брюхо и, пока она празднично искрит, спокойно обоснуй, почему он должен расстаться с нездоровой иллюзией собственной жизни.

Фея с трудом запихнула «оружие пролетариата» в свой миниатюрный рюкзачок, затянула тесемки и небрежно бросила:

– Я надеюсь, мне представится возможность обосновать и вам ваше нездоровое отношение к тому, чем была наша жизнь.

Викентий Сергеевич впервые улыбнулся.

«Как же он божественно некрасив», – вновь отметила Фея, стараясь не смотреть на плешь и наливающиеся пурпуром щеки.

– Действуй, девушка. Накажи старого дяденьку Викентия. Ублюдка, кровопийцу и мегазлодея.

Оскалился желтыми зубами, навевающими мысли о болотном редколесье.

«Раньше не допускал фривольностей. Шаркал ножками, целовал ручки. Стоило спасовать перед его безбрежной застенчивостью… Ох – точнее: эх, мужики! Что на этом свете, что на том…» – Фея презрительно смотрела в глаза шефу.

– Ты же знаешь, я в любой момент могу самостоятельно исчезнуть – и не поморщусь, – продолжил он. – Мне твои угрозы как… тьфу! О себе лучше подумай! У тебя в глазах звериная тоска от того, что ты – это ты! Тоска от того, что мир пока еще мельтешит перед глазами, несмотря на все твои старания не замечать его. Подними голову! – Он почти орал. – Постарайся уйти достойно!

– Ступайте в жопу, природная аномалия, – вежливо парировала Фея. – Мне и раньше всякие гундосые умники дышать мешали. Теперь вы со своими мажорными проповедями лезете. Поздно – вы впарили убеждения, несовместимые с жизнью. Запомните: я пришла к вам не для того, чтобы спасать человечество или продлить свое никчемное существование. Мне просто очень хочется познакомиться с этими двуногими, которые воображают, что могут оправдать мнимое бессмертие. Может, найду кого поустойчивей, чем я.

«И буду оч-ч-ч-ч-чень убедительна с ним, не так ли?»

Развернулась и, протаптывая тропинку в клубочках подрагивающей пыли, двинулась на выход.

«Прочь из этой юдоли скорби, тишины и вселенских разочарований!»

Шеф окликнул:

– Эй, гуттаперчевая, ты оружием-то пользоваться умеешь?

Фее захотелось показать язык, грязно выругаться, перевернуть на прощание парочку ветхих шкафчиков. Она уже пообещала себе, что никогда не возьмет в руки ракетницу: «В этом инфернальном месиве даже щелбаны небезопасны. Ага».

Молча вышла из комнаты в темный коридор, заваленный десятками пар стоптанной обуви.

– Не жалей никого, слышишь! – заголосил Викентий Сергеевич. – Здесь нет правых и виноватых, добрых и злых! Они должны исчезнуть! Они же ни перед чем не останавливаются! И ад следует за ними…

«Ад следует за мной, – мысленно не согласилась Фея и со всей силы хлопнула входной дверью. – Что ж, нынче я очень даже настроена показать желающим, как страшен мой предсмертный сон. Трубач, труби тревогу!»

Для любви не названа цена, лишь только жизнь одна…

Андрей Вознесенский

Muse: «Endlessly»

The Prodigy: «Smack My Bitch Up»

Саня работал вдохновенно, поэтому предчувствовал, когда это произойдет. Каждая новая встреча, каждое знакомство, каждое первое слово – наитие, кураж, дрожь в коленках. Не то что у сосунков-пикаперов[1]и прочих охочих до женских тел и кошельков (да-да, у женщин часто тугие кошельки) аферистов и прилипал.

В деле съема он презирал математику, уверенность, сверхзадачи (добраться до заветных створок за один час тридцать пять минут десять секунд) и прочую нелиричную прозу.

Взглянув на перспективное личико в толпе, Саня отметал любой расчет, любую корысть.

Он умел влюбляться. Искренне, быстро, основательно.

Так же вдохновенно он экспроприировал неправедно нажитое добро (собственность – всегда кража) своих возлюбленных. Потом с мясом вырывал истекающие кровью, трепещущие кусочки памяти о них, прижигал раны алкоголем, смешивал с пеплом воспоминания… менял номер мобильника и переезжал на другую квартиру.

Вскоре назревала готовность к новым чувствам.

Его внешность была на сто процентов обманчива. Помесь Марка Тишмана и Ромы Зверя рязанского, есенинского разлива. Субтильная, немного сутулая фигура, курносый нос, выгоревшие волосы, напоминающие обрушенный стог сена… Девять финансово успешных романов за спиной, ни одного конфликта с бестолковым российским правосудием, семь банковских счетов по три тонны евро каждый, новенький «Opel Corsa» – и никаких угрызений совести.