Загадка Бомарше - Людмила Котлярова

— Меня всегда интересовала одна вещь, — Бомарше с интересом смотрел на своего персонажа, — как сложилась твоя дальнейшая судьба? Помнят ли потомки этот родившийся в моем воображении образ?

— За меня можешь не беспокоиться, — весело рассмеялся Фигаро. — Я по-прежнему жив и выхожу на подмостки театров разных стран. И те слова, которыми ты меня наделил, до сих пор зрители встречают аплодисментами. А знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что ты вложил в меня самого себя. Ты был свободней не только большинства своих современников, но и потомков. Даже зная в малейших деталях все перипетии пьесы, люди все равно внимательно следят за тем, что происходит. И не потому, что им так уж интересно узнать, как будут развиваться события дальше, или внимать моим проказам и уловкам, а потому что до сих пор та свобода, которой ты меня одарил, остается для них недостижимым идеалом.

— Да, ты, наверное, прав, — задумчиво произнес Бомарше, — мое стремление к свободе двигало всеми моими поступками, даже теми, коими я никак не могу гордиться. А что говорят лично обо мне потомки?

— Они снисходительней современников. Они прощают вам ваши слабости. Их больше волнует ваша загадка. Загадка Бомарше.

— Загадка? — изумился Бомарше. — Но, в чем она состоит?

— Их поражает то, как вам все удавалось, насколько полной и насыщенной оказалась ваша жизнь.

— Я и сам не знаю ответа на этот вопрос. Мною владело безмерное любопытство к этому миру, жажда удовольствий не покидало меня до последней минуты. Не всегда она меня вела в нужном направлении, порой заставляла поступать не слишком красиво. Но эта жажда ярко зажигала огонь моего жизненного порыва, несмотря на возникающие трудности, внутренне я всегда ощущал, что все препятствия преодолимы. Наверное, я совершил слишком много грехов и заслуживаю наказание?

— Не думай об этом, каждому воздастся по заслугам. Все будет взвешено и оценено по справедливости, — успокоил своего создателя Фигаро. — Я открою тебе тайну: такие, как ты, являются любимцами богов. Им даются испытания только для того, чтобы они в очередной раз продемонстрировали свои возможности их преодолевать. В тебе было так много человеческого, что ты щедро изливал его на окружающих. Помнишь, как ты однажды сказал: «Кто на своем жизненном пути более моего познал добра и зла? Если бы продолжительность жизни измерялось количеством пережитого, про меня можно было бы сказать, что я прожил двести лет». Неужели тебе этого мало?

— А знаешь, Фигаро, на самом деле это совсем не много — двести лет. Жизнь не успела мне надоесть ни в одном из ее проявлений. Я чувствую, что мог бы сделать гораздо больше. Вот и тебе я не уделил достаточного внимания, родив тебя, словно ребенка в результате случайной связи, занимаясь одновременно массой других дел. Может быть, в том-то и состояла моя основная ошибка, что я не мог посвятить себя чему-то одному. В жизни так много неизведанного и одновременно так много возможностей и, скучно отбросив их все, целиком, как добродетельная жена, отдаться только одному делу, даже при условии достижения в нем совершенства. Но кому как не мне знать, что совершенства не существует. Даже ты, Фигаро, получился не совсем таким, как я тебя задумал.

— Не расстраивайся, разве не ты учил меня не жалеть о прошедшем, а смело идти вперед.

— Но куда же мне идти, мой путь завершился, я умер. Мое тело лежит в могиле. Боже, какой я несчастный, я никогда не хотел умирать, жить — вот мое единственное настоящее призвание.

— Ну вот, слова мудрости, которые ты вкладывал в уста своих героев, покинули тебя, — пристыдил Фигаро Бомарше. — А вспомни, как ты еще недавно говорил своему другу Гюдену, что тебе не нравится мысль о том, что единственное будущее, которое предназначено судьбой, это гнить в могиле. Наша плоть, которая будет гнить, — это не есть мы. Да плоть, видимо, должна погибнуть, но создатель столь прекрасного произведения сделался бы недостойным своего могущества, если бы не сохранил от него хотя бы частицу той великой силы, которой он позволил подняться до высот познания. Так что давайте хотя бы заслужим, чтобы это будущее было бы хорошим; и ежели оно будет таковым, значит, наш расчет верен. Ну, а ежели нам предстоит обмануться в столь утешительной надежде, то наше самоусовершенствование в процессе подготовки к этому будущему посредством безупречной жизни тоже может быть безмерно сладостным. Помнишь эти свои слова?

— Да, но тогда я пытался себя утешить, — печально произнес Бомарше. — А теперь все закончено, пьеса сыграна, и утешения больше не утешают. И я не знаю, как отнестись ко всему происходящему.

— Ты не прав, пьеса не сыграна, она еще только начинается. Тебя будут очень долго помнить, а вместе с тобой и меня — твое создание. Разве ты не понял за свою столь стремительно и ярко промчавшуюся жизнь, что ты вечен?

— Вечен? — изумился Бомарше. — Да, может быть, ты и прав. Но я не умею жить в вечности. Это то, чего я никогда по-настоящему не понимал.

— Не беспокойся об этом, жить в вечности не требует особого умения. Ты войдешь в нее, как к себе домой, и поймешь, что это и есть твой настоящий дом. А не тот прекрасный особняк в Париже.

— Но, согласись, там было так замечательно, так красиво, пока туда не ворвался грубый плебс! Я обменял бы всю свою посмертную славу на возможность пожить в нем еще немного.

— Увы, это невозможно, — печально произнес Фигаро. — Каждому дается только одна жизнь. Смирись с этим. Тем более ты заслужил, чтобы твоя жизнь на земле продолжилась бы и после смерти. Загадка Бомарше будет не давать покоя еще многим и многим. А ты будешь смотреть на них сверху и смеяться своим знаменитым смехом. Ибо ты будешь понимать одну вещь: чтобы разгадать загадку Бомарше, надо родиться таким, как Бомарше.

— Значит, жизнь продолжается? — охватил Бомарше восторг.

— Конечно, продолжается. И я лучший залог твоего бессмертия. Это ты вложил в мои уста слова: «Я все видел, всем занимался, все испытал». И путь другие следует твоему примеру. Идем со мной, я тебя проведу туда, где все получает свое справедливое завершение.

Фигаро взял Бомарше за руку и легонько потянул его за собой.

— Я не хочу туда идти! Не хочу! Отпустите меня на землю! — стал кричать и отчаянно вырываться Бомарше и в тот же миг он проснулся.

Ничего не понимая, еще не совсем отойдя от странного сна, Бомарше ошалело смотрел по сторонам. Постепенно сознание его стало успокаиваться. Он узнал окружающую обстановку. Он увидел, что находится в своем особняке, в своей любимой спальне на своей огромной удобной кровати.

— Так, значит, я не умер! — неуемная радость охватила Бомарше. — Так, значит, жизнь продолжается!

Бомарше соскочил с кровати и выбежал на балкон. Перед его взором раскинулся утренний Париж. Солнце медленно восходило над горизонтом и возвещало торжество жизни, которую он так любил и совсем не хотел терять.

Хотя прошла целая ночь, но хмель так до конца не выветрился из организма. Чтобы окончательно покончит с ним, Феоктистов встал под водопад из холодных струй душа. Было не просто терпеть пытку почти студеной водой, но он стоически выдержал это испытание. Зато все остатки алкоголя вышли из его тела. И теперь у него оставалось единственное желание — как можно скорей покинуть этот проклятый город вместе с его театром и полудикой публикой.