Злые дети - Дмитрий Сергеевич Грунюшкин

жизни. Во всяком случае, пока его покровитель не решил бы, что настало время. Даурский искренне надеялся, что это время никогда не настанет.

Предотвратить встречу Виктора с нежелательным прошлым можно двумя способами. Помешать Вите в него вляпаться и не дать прошлому к нему приблизиться. О первом варианте можно смело забыть. Виктор не просто взрослый мужчина, с которым не прокатят методы воспитателя в детском саду. Хуже – он следователь по особо важным делам. Нарываться на неприятности – это его работа. Все его навыки и склад характера сформировались в Следственном комитете. То есть, видя проблему, он не пытался ее избежать или как-то сгладить последствия. Нет. Он решительно влезал в эту проблему по самые уши, разбирал ее на запчасти и ликвидировал. Так что, если сейчас попытаться намекнуть ему, что существуют вещи, которых ему касаться не стоит, это сработает с точностью до наоборот. Витя физически не переносит загадок. Он бросится в бой, как сорвавшийся с цепи волкодав. И чем это закончится – одному богу известно. Но вряд ли чем-то хорошим.

Идея рассказать Виктору правду и попытаться справиться сообща в голове Даурского даже не возникла. Он действительно был отличным разведчиком. А разведка – это искусство обмана и манипуляций. Даурский хранил в своей голове столько секретов самого разного уровня – от бытовых до межгосударственных – что даже мимолетное прикосновение к его знаниям могло оказаться для человека смертным приговором. Нет, решать все нужно самому.

Оставался второй вариант. Прошлое должно само отступить.

Исчезнуть. Раствориться в атмосфере.

Даурский вернулся в дом. Достал из кухонного шкафчика криптофон – аппарат для шифрованных переговоров. Он выглядел как обычный мобильник, причем откровенно устаревший. Но зато сигнал его шифровался на аппаратном уровне и не поддавался расшифровке при перехвате. Официально в Россию их ввозить запрещалось. Коллеги из спецслужб не могли позволить кому угодно болтать между собой без возможности их подслушать. Но Даурский не входил в число «кого угодно». Единственный минус криптофона заключался в том, что тайна переговоров обеспечивалась только в случае, если «на другом конце провода» тоже был криптофон подходящей модели, который на том же аппаратном уровне расшифровывал входящий сигнал и преобразовывал его в нормальную человеческую речь.

У абонента, которому звонил сейчас Семен Андреевич, такой аппарат, разумеется, имелся.

Профессор поднял трубку после второго гудка. В их кругу отвечать на звонок по криптофону было принято мгновенно. Для досужей болтовни такие аппараты не используют.

– Седой на связи. С кем говорю?

Номер вызывающего, естественно, высветился на экране, но подобная предосторожность никогда не бывала лишней.

– Это Старый, – подтвердил свою личность Даурский.

– Ты изменил своему правилу решать вопросы при личной встрече? – усмехнулся Седой.

Громкость звука чуть изменилась, в динамике послышался короткий негромкий стук. По всей видимости, Профессор включил громкую связь и положил аппарат на стол. Это выглядело форменным идиотизмом. А главное – оскорблением. Седой давал прослушать разговор, который его собеседник считает крайне секретным, кому-то третьему. При этом даже не зная, о чем пойдет речь. Или зная? Ну что ж, старый ты козел, пусть слушают.

– Мы уже встречались лично. Новой информации у меня нет, но хотелось бы удостовериться, что тебя не коснулась лапа старческого склероза.

В трубке послышался смешок. Укол достиг цели. Это Даурский знал точно. Профессор всегда был слаб на рану, когда дело касалось его личных качеств и способностей.

– Старый, а ты ведь слабеешь головой не хуже меня. Чтобы сам Старый что-то повторял два раза? Я вас умоляю. Ты не хочешь удостовериться, что я не забыл. Ты просто волнуешься, как целка перед первым свиданием.

– Считай, как хочешь, – поморщился Даурский. Профессор был очень близок к истине, и это раздражало.

– Ты все еще считаешь, что имел место спонтанный запуск? – Голос Профессора посерьезнел.

– Я уже не так уверен, – вздохнул Даурский. – Дело в том, что фигурант одного из его дел оказался причастен к нашей организации. Он задал мне несколько вопросов. Мне показалось, что это свидетельствует о запуске. Но потом выяснилось, что это чисто профессиональный интерес.

– Профессиональный? – напрягся Профессор.

– Не беспокойся. Они уже раскрыли дело, по которому проходил причастный. Организация не всплыла.

– Ты позвонил мне, чтобы это рассказать?

– Да, Седой. Я знаю, как вы работаете. И знаю, что вы попытаетесь поработать с ним. Так вот, я хочу, чтобы тот, кто сейчас нас слушает, услышал это своими ушами. А ты ему подтвердишь, что мои слова стоят того, чтобы их слушать. И им верить. Так вот, уважаемые. Я отвечаю за то, чтобы он к вам не приблизился ни при каких обстоятельствах. Как я делал все эти годы. А вы сами не приближаетесь к нему. Совсем не приближаетесь. Понимаете меня? Он умный. Если вы начнете его пасти издалека, он вас срисует. И я не смогу его удержать. Но виноваты в этом будете вы, а не он и не я. Это навредит нам всем. А я не позволю вам навредить ему. Понимаете? Чтобы вы не навредили, я нанесу вам вред первым. И этот вред будет фатальным. Дайте знак, что вы меня услышали.

Несколько секунд длилось молчание. Потом незнакомый молодой мужской голос произнес:

– Мы услышали.

– Вот и отлично. Остается надеяться, что не только услышали, но и поняли.

Даурский нажал отбой и задумался, постукивая трубкой по зубам. Он продемонстрировал слабость и волнение. Оставался вопрос – как это расценил Седой? Он решил, что Даурский паникует или понял, что это демонстрация? Седой сам размяк и ослаб. И он тщеславен. Поэтому он поверит, что его коллега и одногодок тоже подвержен возрастным изменениям. Он поверит, что Даурский настолько сошел с ума, что может нанести удар, если его задеть. Самоубийственный удар, но очень болезненный. А кураторы будут крайне недовольны, если по ним будут бить. Будут бить из-за того, что это допустил Седой. Поэтому Седой не захочет, чтобы появилась причина быть им недовольным. Процессор был талантливым и жестким. Но он всегда шел по трупам не столько для того, чтобы стать на вершину. Вершина не была самоцелью. Самоцелью было ощущение могущества и комфорт. Он не захочет подвергать все это риску.

Должно сработать.

Даурскому очень не хотелось ввязываться в настоящую войну, в которой у него не было бы шансов выжить. Но если понадобится, он к этому готов.

В просторном, но очень старомодно, хотя и богато отделанном и обставленном офисе с видом на «мордорские башни» Москва-Сити Профессор нажал кнопку отбоя на криптофоне, хотя звонок уже завершился, и хмыкнул. Откинулся на