Дребезг Звёзд - Герр Фарамант

Каждый когда-нибудь да и задумывался, глядя на проезжающие мимо поезда: а взять бы так — и запрыгнуть в самый последний вагон. Рвануть куда глаза глядят, скитаться по незнакомым городам, ночевать — на вокзалах или вписках, завести тучу новых знакомых, повидать нечто такое, что никому и не снилось.

О путешествиях распинаться — на это каждый горазд. И, всё так же распинаясь о том, как это хорошо, каждый с тоской проводит мчащийся вдаль состав, мечтая оказаться там, на его сиденьях, провожая родной город.

Сон был нефором.

Он любил поезда и развлекался тем, что вечерами стоял на мосту Южного Вокзала. Садился на перекладину, свесив ноги, и провожал составы один за другим, самые разные маршруты: на Киев и на Москву, на Одессу и на Луганск.

Ему нравились люди на перроне, их искренние улыбки, объятья, поцелуи, печальные взгляды, тяжёлые вздохи. Ни один ЗАГС и ни одна церковь не знала столько искренних поцелуев, сколько знал вокзал. Здесь свершаются судьбы, здесь вершится игра. Сну здесь было уютно, он наблюдал за прохожими, придумывая им роли, разыгрывая спектакли.

Вот и сейчас, над городом сгустились сумерки предстоящей ночи, а он встречал закат и провожал поезда. Сидя на перекладине моста, в жёлтом плаще и простеньких бежевых кедах, он улыбался. Ему было хорошо, и он не хотел возвращаться домой.

Дома всё как всегда. Много музыки, проводов и дыма. Странно. Дом — это место, куда бы хотел вернуться. Там, где должно быть уютно. Где тебя ждут и тебе рады, но Сон жил один. Вечерами играл на фортепиано или гитаре, самозабвенно отдаваясь музыке. Иногда скучал, и чтобы развеять скуку, ходил по гостиной и декламировал стихи, либо свои, либо чужие. Но чаще — чужие. Свои никогда не любил — ведь поэт из него никакой. Но читать стихи ему нравилось. Если кончался запас стихов, то он начинал петь песни.

А когда желал расслабиться, вспоминал о кальяне. Приятное, ни с чем несравнимое чувство, когда вдыхаешь в себя яблочно-сладкий дым и, уподобляясь демону, извергаешь его. Лежишь на полу, устланным пледом, подперев голову подушкой, и наслаждаешься… Нет. Упиваешься своей демонической, дьявольской натурой. Есть ли в людях что-то от Бога — неизвестно. Но то, что в них определенно нечто от Сатаны, — сомнений не вызывает.

Он был молод и красив, но красота его не такая, как прочих. Это особая красота, красота образа. Прежде всего образа, личности. Когда красиво лишь тело, а оболочка пуста, ты смотришь на человека, как на куклу и действуешь подобающе. Совсем другое дело, когда ты видишь в человеке личность, к такому хочется тянуться, с таким хочется остаться.

Он хотел написать книгу, и он её писал своей жизнью. Ведь жизнь каждого человека — это отдельный роман, который он пишет своими поступками, насыщает своими размышлениями, обогащает познаниями.

В последнее время Сон всё чаще сидел на балконе своей квартиры и смотрел на мутную вывеску магазина «Реал», что по соседству. Символично это: смотришь на свой маленький мир, где тебе светло, тепло и уютно. Поворачиваешь голову в сторону мутного, мокрого и сырого реала. И понимаешь: ты его просрал. Да-да, именно ты, твоим нежеланием делать его красивее ты сделал его уродливее.

Таким был дом Сна, или, как он в шутку иногда говорил, «Дом Солнца», но никогда себя этим самым Солнцем не считал.

Многим такая жизнь покажется интересной, а для него она была обыденной. Когда подобная обстановка царит каждый божий день, это надоедает. От того-то он всё чаще сбегал из своей квартиры к мосту наблюдать за вокзалом — и всё реже хотел возвращаться домой.

«А что если… Нет, — Сон отверг эту мысль».

Стук колёс, шум движущегося состава, объявление прибытия следующего поезда.

Рука потянулась к походной сумке, извлекла оттуда кошелёк: двадцатка. Да хоть полцарства — билет нынче недорого стоит.

«А если по студенческому… А если…»

Сон тряхнул головой, чтобы отогнать навязчивые мысли. Нельзя. Его слишком много связывало с домом, чтобы вот так просто взять и исчезнуть. Ведь дома хорошо и уютно. Дома весело. А с другой стороны — будет потом, что вспомнить.

Мобильный и Библия на месте, а больше для путешествия ничего и не надо.

Бешеный стук сердца, безумные навязчивые идеи. Междугородние поезда — это слишком долго, нужно электричкой — это как-то забавнее, что ли. Можно и без билетов: выкинут на первой попавшейся станции, а то и сам соскочит. Но — у каждого путешествия должен быть свой пункт назначения.

Так думал парень, спеша вдоль моста, идя параллельно трамвайной линии, смотря на вокзал, где то приходили, то уходили всё новые и новые поезда.

Платформы заполнены людьми. Вечером их обычно ещё больше, чем днём. Кто-то возвращается домой с работы, кто-то — из командировки, а кто-то — в отпуск едет или по различным делам.

Мысли сумбурны, действия неконтролируемы. Сон в последнее время всё чаще думал, что хочет исчезнуть. В шутку, конечно, попыхивая кальянным дымом да потягивая стакан «Байкала», но всё больше подумывал о том, что это было бы сладко вот так просто взять — и уйти из жизни. По-детски наивно. Эгоистично. Но приятно.

Он устал. Он любил свою жизнь, любил свой дом, но он устал, и хотел отдохнуть. Провалиться в сладкий-сладкий сон. Отдаться падению. Принять эту маленькую смерть в себя.

Даже имя себе он выбрал такое: Сон как «Мечта», как сладкая дрёма, и Сон как «Son», что звучит, как «Солнце», что значит «Сын». Сын своей мечты, своей далёкой звезды, своего личного солнца.

Пересекли мост. Прошли мимо цветастого, пестрящего своими огнями Макдональдса — церкви нового мира с его богом Фаст-Фудом — идём по улице.

Уже виднеется величественное здание вокзала. Огромный замок с подземными переходами, приёмной зала ожидания и, конечно же, тронным залом — его холлом. По левую руку вечерняя, пестрящая жёлтыми солнцами ламп улица. Шаг замедлился.

«А куда я в сущности рвусь, — спросил себя Сон. — Мне-то ведь и спешить некуда. Решили, что исчезнем — значит исчезнем».

Наслаждаться красотами привокзальной площади — романтика для хипстеров. Она уныла, полна дешёвых декораций, сияет и шумит фонтанами. Это забавно, но не более. Потому и Сон в отношении этой площади ничего не чувствовал, а просто прошёл мимо — к главному входу в холл.

Грандиозные своды, витражи на стенах, шум толпы — это всё забавно и то, что бросается в глаза, когда входишь в здание.

Люди — это огромные молекулы. Они созданы для броуновского движения. И они подчинены ему. И именно здесь, в сердце вокзала, это заметно как нельзя лучше. Кто-то спешит к табло посмотреть свой поезд, некто — в зал ожидания. Дамочка с огромным багажом, например, спотыкаясь, несётся по направлению к клозету. Пожилой человек — сидит у стойки закусочной и попивает кофе. Ему хорошо. Он знает, когда прибудет его рейс, и ему нечего бояться. Милый такой старик. Длинные прямые седые волосы, чёрные очки, строгая, ровная улыбка. Клетчатая зелёная рубашка, синие джинсы.